Зарко был ошеломлен, он стоял как вкопанный, не смея верить своим ушам. Эх, и зачем только даром время терять? Лучше арестовать его сию же минуту и подробно допросить. Если он виновен, все сразу станет ясно и Васко будет освобожден. А если он окажется невиновным — что ж, ничего, никто его не съест.

Инспектор, казалось, угадал его мысли.

— Послушай, Зарко… Лучше упустить одного преступника, чем оскорбить невинного человека! — сказал он мягко. — Незаслуженная обида — это самая жестокая вещь на этом свете!

Зарко посмотрел на доброе, умное и честное лицо инспектора.

— Да, верно… — вздохнул он, потупившись, все же не совсем убежденный словами инспектора. — До свидания…

Андрейко ждал на углу. Зарко взглянул на него исподлобья и угрюмо проговорил:

— Что верно, то верно: помог! В общем, искупил свою вину…

Несмотря на то что ему не терпелось узнать, что будет дальше, Андрейко не сказал ни слова и, опустив голову, молча зашагал рядом с Зарко.

Истекшие дни ничем не порадовали инспектора. Почти все это время он был занят розыском таинственного «Москвича». За это трудное дело принялись и сотрудники КАТа — учреждения, контролирующего автомобильный транспорт. Им был знаком весь автомобильный парк, и они установили за ним тщательное наблюдение. Не осталось ни одного «Москвича», который бы за эти дни не подвергся их проверке, независимо от того, ехал ли он по городу, стоял ли в общественном гараже или находился в ремонте. Под разными предлогами им удалось проникнуть и во все частные гаражи владельцев «Москвичей». Не проверенными остались лишь машины, бывшие в разъезде. А их, к сожалению, оказалось немало. Лето — лучший сезон для любителей–автомобилистов. В летние месяцы мало кто из них сидит в городе — большинство разъезжают по курортам, по живописному морскому побережью. Этой последней партией «Москвичей» занялись местные органы КАТа, но сведения оттуда все еще не поступали.

И все–таки поиски оказались не совсем безрезультатными: было выявлено шесть «Москвичей», у которых за передним стеклом кабины висели какие–нибудь игрушки.

Что касается двух машин, то их алиби[4] было доказано со всей очевидностью. В день преступления одна находилась в Варне, а другая «отдыхала» с разобранным мотором в одной ремонтной мастерской. Под сомнением оставались четыре «Москвича», владельцы которых, однако, не вызывали никакого сомнения. Ими оказались: пожилой, очень известный писатель, художница, профессор политехнического института и летчик в чине полковника. Сведения о писателе и летчике были таковы, что их вообще следовало исключить из числа подозреваемых. Оставались профессор и художница. Последняя вряд ли бы похитила ребенка, а если бы и похитила, то наверняка с помощью мужчины. В отношении ее надо было проверить, не давала ли она кому–нибудь пользоваться своей машиной. Ничего сомнительного не удалось обнаружить и в поведении профессора. Табаков распорядился также осмотреть пишущие машинки, если таковые у них окажутся. Машинки, совсем других марок, были: у писателя — «эрика» и у профессора — «оливетти».