– Что там? – спросил мальчишка.

– Ну, по большей части Техас. До того перевала, на который ты смотришь, всего две мили.

– А где Нью-Мексико?

Питер показал на запад.

– Но это далеко, очень далеко. Три дня на машинах, и это без остановок.

Мальчишка прикусил нижнюю губу.

– Хочу все это увидеть.

– Может, когда-нибудь и увидишь.

Они пошли по изогнутому гребню плотины к западному сливу. Несколько сливных затворов регулярно выпускали воду вниз, в другое водохранилище, из которого она по системе сифонов шла в каналы для орошения полей. Вдалеке, на равных расстояниях друг от друга, возвышались башни Оранжевой Зоны. Они снова остановились, наслаждаясь видом. Питера в который раз поразил размах всего этого. Будто в этом единственном месте человеческая история не прервалась, не была разделена на До и После сменой эпох, которую принесли в мир Зараженные.

– Ты на него похож.

Он повернулся и увидел, что Калеб задумчиво смотрит на него, прищурившись.

– На кого?

– На Тео. Моего отца.

Эти слова застали его врасплох. Откуда мальчишке знать, как выглядел Тео? Конечно, он не может знать, но дело не в этом. Слова Калеба были выраженным вслух желанием. Попыткой сохранить живую память о своем отце.

– Все так говорят. А я в тебе много от него вижу.

– Ты тоскуешь по нему?

– Каждый день.

Повисло тяжелое молчание.

– Хочу тебе кое-что сказать, – начал Питер. – Пока мы помним человека, он не умер окончательно. Их мысли, их чувства, их воспоминания – они стали частью нас самих. Ты можешь думать, что не помнишь своих родителей, и это так. Но они внутри тебя, точно так же как они внутри меня.

– Но я же совсем младенцем был.