6:02 утра.

Машины ехали по плоскоземью в предрассветной тьме, и перед ними распахивались ворота. Во главе колонны, будто наконечник стрелы, был черный обтекаемый внедорожник Председателя, следом ехали два открытых грузовика, наполненные людьми в форме. Они с ревом ехали по лабиринту между бараками, выбрасывая в воздух комки грязного снега вымазанными в глине колесами. Выходящие на утреннюю проверку рабочие провожали их взглядами. Усталые лица, усталые глаза, глядящие вслед несущимся мимо машинам. Но они не глядели долго. Лучше долго не смотреть, это они знали. Что-нибудь официальное, меня это не касается. Лучше бы не касалось.

Гилдер смотрел на плоскоземцев через окно с пассажирского места, исполненный презрения. Как же он ими брезгует. Даже не бунтовщиками, теми, кто отрекся от него. Всеми ими. Они ковыляют по жизни, будто безмозглые животные, не видя дальше следующего клочка земли, который должны вспахать. Еще один день на фермах, в поле, на заводе биодизеля. Еще один день на кухне, в прачечной, в свинарнике.

Сегодня не еще один день.

Машины остановились у барака номер 16. Небо на востоке стало желто-серым, будто старая пластмасса.

– Этот? – спросил Гилдер Уилкса.

Сидевший позади него сжал губы и кивнул.

Посы выгрузились из машин и заняли позиции. Гилдер и Уилкс вышли из внедорожника. Перед ними стояли три сотни плоскоземцев, дрожа от холода, построенные в пятнадцать шеренг. Подъехали еще два грузовика и остановились на краю площади. Их кузова были затянуты плотным брезентом.

– А это для чего? – спросил Уилкс.

– Для… пущей убедительности.

Гилдер подошел к старшему офицеру ЧР и вырвал из его рук мегафон. Устройство взвыло от самогенерации. А затем его голос загремел над площадью.

– Кто может рассказать мне про Серджо?

Нет ответа.

– Это последнее предупреждение. Кто может рассказать мне про Серджо?

Снова ничего.

Гилдер поглядел на женщину в первом ряду. Ни молодая, ни старая, с таким невыразительным лицом, как будто оно вылеплено из податливой пасты. Она придерживала на голове грязный платок, руками в перчатках без пальцев, покрытых сажей.

– Ты. Как звать?

Она опустила глаза, что-то пробормотав в складки платка.

– Не слышу. Говори.

Она прочистила горло, еле сдержавшись, чтобы не закашляться. Голос был хриплый от мокроты.