— Да, я не представился, — улыбался начальник. — Капитан Бугрин Марат Сергеевич.

Краснов кивнул.

— Вам плохо? — озаботился Бугрин.

— Ничего, — сказал Краснов. — Уже лучше.

— Я тоже фронтовик, — продолжал Бугрин. — От Курской дуги до Праги. Так сказать, начал там, где вы закончили…

Краснов удивленно поднял на него глаза, но вспомнил, что он же теперь снова не тот, кем был. Бугрин истолковал его взгляд по своему.

— Вы, капитан, не обижайтесь. Ваша история могла быть и со мной. И не будем больше касаться этой темы. Будем говорить о вашем сегодняшнем деле. А оно могло быть гораздо лучше, если б вы тогда не сбежали. На вас потом пришла амнистия. Сам маршал Жуков заступился. Было представление к званию Героя Советского Союза… Вот так, Александр Васильевич. Я-то вас понимаю… Словом, на всем вашем прошлом теперь крест. Вы теперь уголовник, ибо висит на вас статья за побег.

"Вот так вот, — подумал Краснов. — Свято место пусто не бывает". И спросил:

— Конвоиры-то живы остались?

— Живы, — Бугрин усмехнулся. — Вы их так быстро уделали, что они даже ничего не поняли. Здесь их уже нет, конечно… Бывшего начальника лагеря, вашего однофамильца, на вас вешать не будем. Вы не говорили, я не слышал. Был он, говорят, дерьмо порядочное, так что пусть он числится в без вести пропавших. Все равно детдомовец, никто его не хватится. А нам жить дальше. Три года отсидите и — без поражения в правах! — домой, старики ждут и письма пишут!.. — Бугрин встал. — Напишите все к завтрему в разрезе нашего разговора, долечитесь, поставим вас бригадиром, куда полегче, и будем видеться: с одного же фронта, черт тебя возьми!

— Кстати, — он обернулся у двери, — что за одежка у тебя?

— Одного шпиона раздел, — выдавил Краснов и закрыл глаза.

2. Суд присяжных

2. Суд присяжных

Краснов так до конца и не вник, поверил ему начальник лагеря или просто принял удобную версию, которая ставит на место беглого зека, а с него, с Бугрина, снимает хлопоты по разоблачению американского шпиона. Судя по неприязни даже к самому слову "хлопоты", логично было предположить, что Бугрин со своей колымской вышки плевал на все высшие интересы, ибо они есть суета, в том числе плевал он и на Краснова. Однако приветливое внимание к больному указывало на искренность капитана. Соединить же в одном человеке, в офицере МГБ — человеческую душевность, безразличие к служебному долгу и равную апатию к проискам иностранных разведок Василий не мог. Такой человек, по его мнению, мог попасть в начальники лагеря лишь случайно (блат он исключал), а удержаться на этой должности хотя бы год ему не стоило и мечтать.