Мы кладем букет ей на грудь и опускаем тяжелую прозрачную крышку.

Потом я убегаю, трус, слабак.

Боюсь помнить, как она превращается в пыль. Не буду помнить ее вчерашней. Сохраню ее, как в Барселоне. Как на бульварах, как на набережной. Смеющейся, злой, живой. Куда мне ее девать мертвую? Как таскать за собой?

Выхожу в коридор, сажусь на корточки. На то, как ноги и руки Аннели размалывает измельчитель, глядят посторонние люди.

— Где она? — спрашиваю я у отца Андре, когда мы возвращаемся в сквот через зал с мясными ванными.

— О чем вы? — Он останавливается.

— То, что мы несли в простыне… не она. То, с чем я ночь просидел, — это не она. Не Аннели. То, что в измельчителе… Это ведь не она? А где она тогда? Где человек? Куда пропал?

Двое других идут к своим женам, детям.

Отец Андре не спешит отвечать.

— Куда это пропадет?

Он поднимает руку, машет на выстроившиеся в ряды, в эскадрильи лохани с огромными красными шматами. Куски мяса, несостоявшиеся мышцы огромного ничто: тяжко лежат, поглощают воду, выпускают шлаки. Ничего не чувствуют, ни о чем не помышляют, никуда не спешат и ничего не боятся, без нервов, без сухожилий. Пропитывает воздух густой вездесущий мясной выдох.

— Ты скажи.

— Откуда мне знать? — Он качает головой. — Наверное, порежут, пожарят и сожрут, пойдут погадят и подотрутся.

— Да пошел ты! — Я хватаю его за грудки. — Ты, мразь, говоришь мне, что она — мясо?! Что моя Аннели — просто мясо?!

Он высвобождается, отпихивает меня.

— Стой тут! — приказывает он. — Стой тут и смотри на них! И сам себе скажи, кретин, где она. Если ты разницы между ними и человеком не видишь, между ними и молодой девчонкой, которая любила тебя, которая жить любила, которая тебе дочь родила, не видишь… Значит, проваливай отсюда. Я тебе ребенка не отдам.

Он разворачивается на каблуках и, подметая сутаной пол, несется прочь от меня.

Не может быть, чтобы мы были такие же, думаю я. Эти туши — это же дохляк, в них нет души, в них ничего, кроме клеток, кроме молекул, кроме химических реакций. Если мы — такие, как тогда мы с Аннели встретимся?

Из каких-то недр зала с гудением выезжает огромная клешня, непостижимо, как рок, выбирает один из мясных кусков, впивается в него, выхватывает из ванны-утробы, из уютной жидкости и уносит в никуда, как когти гигантского орла, как смерть.

Не хочу так.