Я подошла к окну и вспомнила о тех многих тёплых радостных часах, что провела сидя напротив его широкого подоконника, заставленного засушенными букетами из весенних и летних цветов, что каждый год дарил с завидным постоянством хозяин своей хозяйке. Мария ни один не выбрасывала, она их сушила и аккуратно вставляла в кувшины, а когда места не хватало, то оставшиеся сухоцветы развешивала по стенам кухни. Сухие букетики придавали кухне ещё больше уюта и одухотворенности, а в осеннее и зимнее время возвращали воспоминания о зелёной весне и цветочном лете.

Я спросила однажды у подруги, почему она старательно хранит все цветы, что дарил ей Константин с весны до поздней осени. Она улыбнулась своей очаровательной юной улыбкой и ответила, что муж собирал эти цветы для неё и, думая о ней, а значит, в её обязанность входит хранить его дары. И каждый раз, глядя на эти цветы, она будет знать, что любима и нет другой женщине места в сердце мужа, а он, смотря на сухоцветы, развешанные по кухне, будет уверен, что жена дорожит его дарами и ценит его любовь. Весной она бы их выкинула, чтобы освободить место для будущих свежих цветов, но не в этом доме уже.

За окном мелькнула тень, я замерла и прислушалась, но тишина осталась прежней. Может чья-то кошка или собака уцелела после налёта банды Медрода, и теперь голодное животное бродит меж мёртвых остывших домов в поисках пищи и тепла. Но было слишком тихо во дворе, я подумала, что мне этот промельк тени почудился.

– Ну, здравствуй, милая. Я достаточно дал тебе времени на проводы с этой лачугой? – Я аж подпрыгнула и вскрикнула от неожиданности, голос Волка звучал за моей спиной. – Ну, что ты. Не стоит делать вид, что ты ничего не почувствовала и не заметила моё появление.

– Так это была твоя тень! Но как ты смог пройти так тихо? – Теперь я стояла лицом к своему недругу, который довольно ухмыляясь, перешагнул порог кухни.

– Ничего особенного, милочка, я тоже не обделён трюками, которые ты и подобные тебе называют силой или даром.

Волк вальяжно уселся на ближайшем табурете и жестом руки, обтянутой в неизменную кожу перчатки, указал мне на другой табурет, предлагая присесть. Он был одет так же, как и при последней нашей встрече, всё такой же нелепый франт, облачённый в дорогие изыски моды прошлых времен. Глаза по-прежнему скрывались за тёмными стеклами круглых линз, и оскал белых острых зубов по которым Он то и время проводил языком, одновременно доводили до мурашек и завораживали. Я отрицательно покачала головой.

– Сядь! Я хочу поговорить. – Властный голос Его заставил меня опуститься на табурет у окна.