Светлый фон

Полиция арестовала всех «христианских крестоносцев», личность которых удалось установить; на следующий день каждого из них оштрафовали на 100 долларов. Получив строгий выговор от судьи, они вывалились гурьбой на улицу и тут же затянули свой гимн, «Вперед, воины Христовы!»

Преподобный Уолтер Спеделиус попытался арендовать лекционный зал в Орандж-Сити, но ему отказали. Он созвал массовый митинг на ферме некоего Томаса Хэнда, на окраине города. Там, на обширном пустыре, озаренном восемью огромными кострами, преподобный Спеделиус взял горящий факел и перенял эстафету Хью Бронни.

«Воистину говорю вам, братья мои! – восклицал он нараспев звонким гнусавым голосом заядлого проповедника. – Брат Хью жил и умер, как истинный христианский святой мученик, как средневековый крестоносец! Он отдал свою земную жизнь, чтобы указать нам праведный путь – так же, как две тысячи лет тому назад Иисус Христос – о да, Иисус Христос! – сделал то же самое. И, братья мои, воистину говорю я вам, Хью Бронни – Воинствующий Хью Бронни – он с нами, здесь и сейчас! И воистину говорю я вам, братья: мы оправдаем его веру, мы будем бороться во имя Иисуса и Моисея, во имя пророка Ильи и во имя пророка Хью Бронни – будем бороться, пока в нашей чудесной стране не настанет Царство Небесное…»

Христианские крестоносцы стали сенсацией; теперь среди слушателей теснились репортеры и фотографы – вести о новом крестовом походе публиковались в газетах и журналах по всем Соединенным Штатам. Сегрегационисты, антисемиты и приверженцы движения «Америка прежде всего» присоединились к крестовому походу.

Оппозиция встревожилась. Дюжина либеральных организаций осудила новое движение, в крупнейших газетах появились редакционные статьи, резко критиковавшие «воинствующего проповедника» Хью Бронни, Уолтера Спеделиуса и Христианский Крестовый Поход. В этой суматохе о Счастливчике Доне Бервике почты забыли. Его эксперимент перестал быть сенсацией.

XX

XX

Дональд Бервик жил и двигался во вневременном пространстве. Он осознал, что его нечто куда-то притягивало, как магнит – и, так как он был не более чем мыслью, прозябавшей в необъятном сочетании всех когда-либо существовавших мыслей, он откликнулся.

Его звала Айвали Трембат. Она сидела с Джиной в гостиной старого дома Марсайла.

Дон взглянул в лицо колеблющейся души, ступни которой коренились в телесном гомункуле Айвали. Душа произнесла: «Освободи меня, Дональд, и займи мое место на какое-то время, а я стану блуждать вокруг – когда ты захочешь удалиться, я вернусь…»

Это было странно – говорить устами Айвали, слышать ее ушами. Координация зрения и мышечных движений при этом казалась невозможной.