– Чтобы вернуться к той стадии развития, на которой стоят ваши друзья?

– Нет, конечно же! Но к чему вам спорить с землянином? Через три дня спуска по Ируандике мы прибудем в Кинтан, речной порт империи Кено и одновременно – ее столицу. Там вы увидите – по крайней мере, я на это надеюсь – цивилизацию другого вида. Она находится на том же техническом уровне, что древняя Ассирия, но основана на совсем иных моральных принципах.

– Почему вы сказали: «По крайней мере, я на это надеюсь»?

– Да так, ходят всякого рода слухи…

Он снова взялся за весло. Стеллу утомлял однообразный пейзаж: низкие берега с полосами деревьев или кустарника, которые скрывали от глаз саванну и ее животных. Время от времени воду неподалеку от пироги вспарывала черная спина, и в зависимости от того, кому она принадлежала, Тераи либо продолжал спокойно грести, либо брался за ружье и выжидал, готовый ко всему. Но никто ни разу не напал на них, и геолог, отложив оружие, снова принимался грести, поглядывая по сторонам.

– Могу я взять второе весло? А то везете меня, как принцессу!

– О, пожалуйста!

Время пошло вроде быстрее, но скоро руки Стеллы устали, поясницу начало ломить, и она вынуждена была остановиться. Свинцовое небо давило на реку, сливаясь вдали с ее серыми волнами. Пиро́га, в которой плыла Лаэле с братом, держалась чуть позади, и Стелла бездумно смотрела, как вода мягким веером взлетает из-под их легкого суденышка.

Тераи вполголоса запел печальную песню; мелодия поразила девушку своей красотой. Такое же чувство вызывали у нее на Земле грустные напевы лесорубов или первых переселенцев Запада, которые говорили о быстротечности жизни, о коротких встречах, о едва возникшей и тут же кончившейся любви, о роковой неизбежности разлуки…

– О чем вы поете?

Тераи вздрогнул, словно внезапно пробудившись ото сна.

– О водах Ируандики.

– Красивая песня.

– Мне бы не следовало ее петь – это женская песня! Но ихамбэ уже привыкли к моим чудачествам. Я сделал вольный перевод на французский. Хотите послушать?

– Да, с удовольствием.

Тераи положил весло поперек пироги, и с него начали падать мелкие капли. Он запел:

– Это песня ихамбэ? – спросила Стелла, когда он умолк.

– Да. У моих друзей поэтическая душа. Кстати, там, где в песне упоминается сердце, в оригинале речь идет о другом органе, скорее близком к нашей селезенке. Но кто знает, где у нас душа? Никому не известно, когда и кто сочинил эту песню. Теперь ее обычно поют покинутые женщины или вдовы. Но она не старше четырехсот лет, потому что до этого ихамбэ жили не у берегов Ируандики, а в бассейне Бетсиханки. Впрочем, название реки легко заменить, и даже ритм не изменится.