– А вы родственницы?

– Хоуп такая душка, – ответила Байрон, приобняв меня одной рукой за плечи. – Даже не знаю, что бы я без нее делала.

Столкнувшись с двусмысленной улыбкой пожилой дамы, что еще оставалось делать мужчине, кроме как улыбнуться в ответ и протянуть ей ключи?

Байрон нерешительно произнесла:

– Если я приму душ…

– Вы меня забудете, но я по-прежнему останусь здесь.

– Я начинаю понимать это как совершенно захватывающую перспективу. Я могла бы научиться радоваться постоянному удивлению от того, что всякий раз обнаруживаю ваше присутствие.

Я улыбнулась и ничего не ответила, а она, отправившись мыться, оставила дверь ванной чуть приоткрытой, словно это имело какое-то значение.

Я смогла вынести всего несколько минут местных новостей.

– Мне не нужно, чтобы из Вашингтона мне указывали, чему должны учиться мои дети. Мне не нужно, чтобы жирные столичные коты тратили мои деньги на то, чтобы учить меня, что так и что не так у меня в семье, что мне носить в заднем кармане, нож или пистолет, и как следить за своим здоровьем! Это моя жизнь, и какого черта они в нее лезут?

– Мэм, можно спросить, как вы относитесь к абортам?

– Я считаю, что каждая жизнь священна.

– Вы верите в то, что правительство имеет право законодательно регламентировать то, что женщина может делать со своим телом?

– Так, погодите-ка, что-то вы тут делаете, что-то делаете…

– Мэм, я просто пытаюсь…

– …А я честно с вами говорю, честно обсуждаю то, что очень важно, а вы пытаетесь превратить все это в…

– …Должны ли женщины выбирать…

– Наше правительство потратило мои деньги на обучение детей, которых я даже ни разу не видел, чему-то такому, о чем я даже не знаю…