Когда она вновь села прямо, то заметила в зеркале собственное отражение. Она и забыла, как выглядит! Она поднялась, вылезла из бадьи, не обращая внимания на лужицы воды, которые оставляла за собой – ей не терпелось поглядеть на саму себя. Как и обещал болтливый автомат, волосы у нее отросли почти до плеч. Не темные и густые, как в ее воспоминаниях, а очень тонкие и пепельно-белые. Она попыталась расчесать их пальцами. Результат нельзя было назвать успешным. Надо будет попросить гребень у людопсов. Таким образом она станет первым в истории причесанным автоматом. Эта нелепая мысль вызвала у нее улыбку.

Что же до остального, черты лица оставались такими же, как в ее воспоминаниях: лицо немного асимметричное, скулы высокие, нос – выдающийся, скорее галльский, чем римский, тонкий, но уверенный рот, с легкостью вытягивающийся в презрительную гримасу. На здешнем псевдосолнце ее бледная кожа немного загорела, и она уже не выглядела такой болезненно-бледной. Плавтина поднесла руки к лицу, нажала на глазные яблоки, проверяя их упругость, коснулась крошечных морщинок на губах, складывавшихся в беспорядочный узор, провела пальцем по ряду зубов – ровному, но не идеальному, так что несколько зубов торчало вперед. Ее поразила странность собственного отражения и чувствительность всего тела. Вдобавок она заметила, что лоб пересекает легкая морщинка. Сама не зная почему, она этому ужасно огорчилась. Плавтина еще немного постояла перед зеркалом, рассматривая собственное тело – хрупкое сложение, тонкие, хрупкие на вид запястья. У нее была маленькая грудь, но очень женственный изгиб бедер. Прежде она никогда не думала о себе как о женщине, хотя всегда была ею с виду.

Она не смогла сдержать широкий зевок, явно показывающий – если в этом еще была нужда, – что первый день, который она по-настоящему прожила, подходил к концу. Она не стала подбирать платье, брошенное посреди комнаты. Было нехолодно, но Плавтине захотелось укрыться простыней.

День был утомительным. Она сама не заметила, как заснула.

Она проснулась посреди ночи, почувствовав, как лезвие осторожно, но уверенно давит ей на сонную артерию. Она открыла глаза. Тонкие лучи луны – или того, что ее здесь заменяло, – мягким серебристым светом проникали сквозь тонкие щели в стенах, и из-за этого, по контрасту, остальная комната казалась погруженной в непроглядную темноту.

Тихо, – буркнул тот, кто держал нож.

Был это, без сомнения, людопес.

– Чего вы от меня хотите? – шепотом спросила Плавтина. – А главное, кто вы?

– Пообещайте, что не закричите.