– Значит, – вздохнула Фотида, – мой дядя – убийца, а вы – его сообщник.

– В таком случае и я тоже, – прошептал Эврибиад, – я тоже.

– Разумеется, – ответила людопсица. – И вдобавок вы замышляли убийство моего дяди.

Голос у нее стал жестким, холодным и, казалось, этот холод охватил все ее тело.

– Нет, все не так просто! – воскликнул Аттик, сопроводив свои слова широким движением руки, будто заранее отмахиваясь от их возражений. – В определенном смысле Фемистокл абсолютно не виноват. Никто не виноват – кроме тех, кто создал вас такими, какие вы есть. Но чтобы вы это поняли, вам нужно пойти со мной и кое на что взглянуть.

– Где это? – спросила Плавтина.

– В отведенной мне части корабля.

И он еле слышно прошептал:

– Там, где я создал людопсов.

Он выглядел удрученным. При взгляде на него Плавтину охватило необычное чувство, которое нечасто выпадает на долю людей и автоматов, да и людопсов, то, что испытываешь при мгновенном озарении, позволяющем увидеть правду, что таится в глубине чужого сердца, запертую в глубокой темнице сознания, так, чтобы она никогда не выбралась на поверхность. То, что было в ней от автомата, помогло ей увидеть то, что Аттик желал скрыть. А животная часть помогла ей это понять.

Деймон любил народ людопсов. Он создал их. И придал им определенные черты не по приказу Отона, а по собственному желанию, решив, что им так будет лучше. Сам Аттик, без сомнения, был порождением разума Отона, не сводясь, однако же, к простому орудию, исполняющему волю хозяина. Плавтине открылись его побуждения, абсолютно не подобающие ноэму – любовь к своим созданиям или, по крайней мере, сочувствие той частичке себя, которую он в них поместил. Пока она будет держаться поближе к людопсам, у нее, возможно, окажется союзник в лагере Отона.

* * *

Аттик повел их по металлическому лабиринту, который таил в себе Корабль. Он немного хромал. Однако это лишь ненамного замедляло быстрый шаг его длинных ног. Все они вместе, тяжело дыша, представляли собой странное собрание, скульптурную группу, изображающую изуродованное Человечество, словно вышедшую из фантастического из беспорядочного сна безумного художника: странный деймон с чересчур длинными конечностями и едва прорисованным лицом, напоминавший скорее детский рисунок на песке, чем настоящего человека; похожие на зверей людопсы с клыками и когтями и она сама: на вид почти человеческая женщина, а на самом деле… не совсем. Все различия – в деталях, и эти детали в своей неуловимой чудовищности еще сильнее удаляли их от общепринятой нормы. Несчастное человечество, покинувшее мир; несчастный мир, способный производить лишь имитации человечества.