– Я выхожу наверх, – сказал я. – Вы – как хотите. Уговаривать не буду.

Но уговаривать и не пришлось.

Только откинув люк и оказавшись на поверхности, я понял масштабы произошедшего.

Все произошло слишком быстро. Не как в кино. Нырнули в бункер, приняли командование, приказ был отдан, боевые системы заработали. Три минуты боя, отсиженные под землей.

Теперь я видел, что способна сотворить стационарная огневая точка космопорта, если ее вовремя не уничтожить.

Черное все было вокруг, выжженное в шлак. Пожарище с островками бетонных плит. Там, где выдвигались оружейные турели, вообще ничего не осталось, только поблескивали лужицы расплавленного металла. Небо закрывали облака пепла, по ногам тоже мело черной порошей.

Сколько сил бросили псилонцы на эту незапланированную подземную крепость? Сколько их полегло? А если бы уцелели и другие?

– Гляди, Эн Эйко, – сказал я. – Это твоя работа.

– У меня только одна работа. – В ее голосе не было ни капли эмоций. – Не я привела псилонцев на вашу планету.

Я не ответил – я смотрел на слабое движение в облаках пепла.

Как псилонец выбрался из разбитого бронекостюма – не знаю. И почему уцелел, когда костюм превратился в сверкающую лужицу, тоже. Конечно, ему все равно досталось, идти он не мог.

Зато – полз.

Достав бластер, я пошел навстречу вражескому десантнику. Каждый шаг выбивал из-под ног струйки гари.

Псилонец поднял голову.

У него была серовато-синяя кожа, точь-в-точь как на картинках. Немного непропорциональные, слишком тонкие и короткие ноги, длинные руки с цепкими пальцами. А вот почему их иногда называют «яйцеголовыми» – не знаю, скорее, череп псилонца напоминал расширяющуюся кверху грушу. Остатки светлых волос торчали жидкими обгорелыми прядями, но больше никаких повреждений не было видно.

– Фигово дело? – спросил я.

Большие круглые глаза не мигая смотрели на меня. Без своего киборгизированного костюма псилонец был беззащитен. Даже более, чем я, вышедший из бункера. У него, похоже, и ручного оружия не было.

– Мир и любовь.

Давешний абори, тяжело переваливаясь, зарываясь в пепел по щиколотки, подошел к нам. Дышал он тяжело, надсадно, а «говорил» еще хуже. Надо же – выжил! Уцелел!