Она шевельнулась сонно и издала какое-то мурлыканье.

Драккайнен склонился и поцеловал ее узкие, стиснутые губы.

Пассионария открыла глаза. Глаза, налитые кровью. Через миг водянистые, бледные радужки закатились, сбежали под веки. Дерево освободило ее с треском, и она рухнула прямо в объятия Вуко.

И тогда все затряслось. Будто грянул беззвучный взрыв, удар инфразвуком.

Он почувствовал, как бегут вокруг дерева трещины, как за окнами шелестит листва и взметывается кольцо снега, как волна идет в долину и бьет в горы, закрывающие ее со всех сторон.

Он услышал еще хоровой писк, стихший, как обрезанный ножом.

Положил Пассионарию на землю и осторожно отлепил от губ восковые накладки.

А потом взял ее на руки и снова зашагал по ступеням.

– Милая принцесса кукол… – пробормотал.

Когда он вышел из ворот, его люди поднимались с земли, тряся оглушенно головами.

– Есть? Что это было? – спросила Сильфана.

– Она освободила долину. Нет Скорбной Госпожи. Нет диких детей. Конец сказке.

Фавн, который был уже не фавном, а худым мужчиной, бросил флейту и, вцепившись в волосы, закричал жутко:

– Госпожа мертва!

– Успокойте его кто-нибудь, – устало произнес Вуко. – Она жива, просто под наркозом. Получила воду онемения. Я не мог ее просто усыпить: она и так уже спала, и это нисколько не мешало ей чудить.

Филар обнял друга и несколько раз встряхнул его, но бывший фавн продолжал поводить вокруг коровьим, непонимающим, взглядом.

– Накройте ее чем-то, а то замерзнет, – приказал Вуко. – Она костистая, смотреть не на что. Ну и сделайте носилки. Что с ним?

– Не узнает меня. Он все еще под властью долины, – ответил беспомощно Филар.

– Ага, – сказал Драккайнен, а потом подошел к Бенкею и ударил его лбом в лицо, потеряв свою корону. – Тогда сделайте двое носилок. И его тоже накройте, а то он голым лазил. И уносим ноги, только дайте мне пять минут.

А потом отошел в сторону, к краю леса. Сунул руку за пазуху, вытащил что-то и долго сидел, глядя на свои руки, на которых ничего не было.