– Вуко, ты плачешь? Что там?

Драккайнен встал, сжав ладонь, будто что-то в ней держал, а потом осторожно и ласково спрятал за пазуху.

– Пойдем, – сказал он глухо и вытер лицо. – У нас есть работа.

– Ульф… Этот сундук не войдет в коридор. Мы пролезем, но не она.

– Тогда оставляйте его. Все равно нам придется сюда возвращаться.

Они вышли из пещеры на склон горы, а под их ногами открылась долина. Вся в снегу, с лесами, неровными рядами домов и жутким замчищем, вырастающим из ствола монструозных деревьев, вставая на добрых полсотни метров.

– Ладно, – обронил Вуко. – Теперь поправить этот наш дурацкий маскарад – и вперед. Петь. Что теперь, Филар? Дикие дети, да?

– Колыбельная должна их отогнать. Когда я шел в ту сторону, приходилось помнить, что они не настоящие. Ты – Деющий. Твоя воля будет сильнее ее воли, потому что она спит и сосредотачивается только на том, что видит во сне.

– Я был Деющим, – деревянным голосом произнес Драккайнен. – Там, в пещере, я потерял нечто очень важное.

– Но воля-то у тебя осталась. Смотри, я потерял все, но я иду.

– Осталась. Пойдем.

Они вошли в лес. Драккайнен ударил булавой в ствол, заставив ее светиться.

Дикие дети появились почти сразу, кружа вокруг деревьев, высовывая рассерженные мордочки из дупел. Кто-то свисал с веток, завернувшись в крылья, словно странный плод, который выворачивался наизнанку, открывая бледную, жутковатую мордочку.

– Что-то не так, – заметил Драккайнен. – Пойте громче.

– Мы должны оставить оружие, – сказал Филар. – Они боятся резкости. Это может заставить ее проснуться.

– Блин, да махал я на это все! – рявкнул Вуко и воткнул меч в землю. – Оставьте оружие. Обойдусь. Не нужно будет. Я сейчас и так достаточно разъярен.

Он двинулся широкими шагами, лязгая зеркальным доспехом, с обнаженной головой и без оружия, с одним мешком в руках. Вдруг остановился, будто что-то вспомнил, потом вынул из мешочка сверкающую жестяную корону, усаженную красными и зелеными камнями. Насадив ее на голову, резко повернулся к Грюнальди.

– Ни слова. Ни единого слова, а то узнаешь, отчего тебя назвали как назвали.

Грюнальди миролюбиво выставил ладони.

Дикие дети все так же окружали их, шелестели в ветвях, один-другой пронесся в воздухе, оставив на щеке Сильфаны три кровавые полосы. Та на миг замолчала и подняла к щеке ладонь, но запела снова. Они с Филаром уже охрипли.