Все мы чувствовали опустошение и усталость. Разговаривали о несущественных делах, старались не смотреть на аркбаллисты и требушеты на стенах. Несколько дней у нас не было особой работы, потому мы и проводили так много времени, делая вид, что мы можем жить в спокойствии, – но знали, что худшие времена только приближаются.

Однажды в полдень, когда мы сидели в таверне, поглощая каких-то моллюсков, которых хозяин отчаянно пытался приправить на кирененский лад, мы услышали резкий перезвон колоколов на всех башнях. Звук эхом разносился по всему городу, заглушая вездесущий плеск воды в каналах, а потом раздался глухой призыв раковины Сада.

Мы лишь переглянулись, а затем встали и вышли наружу; Н’Деле кинул на стол серебряную монету, а мы уже шагали по улице. Когда добрались до стены, на парапетах толпились сотни людей.

Сперва появились пятнышки на горизонте, через несколько минут они начали расти, а позади них появлялись все новые, начиная с верхушек мачт – словно море было горой. Мы стояли в тишине, высматривая знаки на парусах, но какое-то время те были только белыми мазками на заднике неба. Прошло немного времени, пока сотни людей на стенах стояли в полном молчании, и вот кто-то с острым зрением сказал: «Древо».

Потом повторил это следующий и следующий, а потом уже вся толпа на стенах принялась скандировать это слово, пока оно не утонуло в сотнях голосов, и теперь его нельзя было различить – звучало как лай.

Тем временем корабли тянулись четырьмя длинными рейдами, на мачтах и правда виднелся символ Древа, и, похоже, это была не хитрость Змеев: линию вокруг символа мы добавили в самый последний момент, перед отправлением, а до этого времени корабли Сада вообще не носили собственных знаков – лишь одинаковый узор ствола с ветками.

Мы сошли со стены и отправились к главному военному порту, проталкиваясь в толпе и держа в руках наши серебряные медальоны со знаком древа, потому что то и дело мы натыкались на шеренги городских стражников.

В порт не впускали никого без такого знака или если человек не принадлежал к экипажу корабля, а потому на пирсах было уже поспокойней.

Мы ждали два часа, пока первый «волчий» корабль в сопровождении двух огненных, с обитыми медью бортами, не миновал башню при входе в канал и не подплыл к каменному берегу, чтобы отдать швартовы. Канат мне подал Ночной Странник, а я привязал его к каменному кнехту.

Потом мы, естественно, сжимали друг другу запястья и плечи, кричали и переговаривались. Потом мы шли в Верхний Замок, чтобы сесть там в большом зале на пир, рассказать о том, что мы пережили, то и дело пересчитывать друг друга, поскольку не могли поверить, что ни один из нас не погиб. Это были события очевидные, которые не было и смысла пересказывать – но стоило стократно пережить. Так уж оно бывает, что хорошие мгновения – как и хорошие вещи, такие, как вкус мяса, вино в кубке, братья по оружию рядом с тобой, свет, играющий в хрустале, музыка и песни, – редко попадают в легенды. Но я запомнил это время, потому что это был наш триумф. И мы знали: что бы ни случилось дальше, то, что мы уже сделали, – мы сделали, хотя и казалось оно невозможным. Я все еще вижу их перед глазами. Здоровых, смеющихся и живых.