– О, небо! Ты – крышка черная гигантского котла, где человечество горит, как груда праха! – процитировал кого-то Армстронг, помолчал и добавил: – Работа – это главное для человека. И если ее много на Земле, то и главное – на Земле.

– Главное – на Земле, – повторила Зоя.

Эпилог Разговор с отцом

Эпилог

Разговор с отцом

Шумели сосны. Пахло недавно прошедшим дождем, лесом и еле-еле – морем.

Солдат открыл глаза. И с удивлением понял: запахи не обманули – действительно лес, высоченные деревья макушками будто взбивают крем облаков в синей голубизне небесной кастрюли. Захотелось протянуть руку и зачерпнуть пальцем этой наверняка сладкой густоты. Но мокрая трава изрядно подмочила гимнастерку, и если он не хотел промокнуть насквозь, то негоже разлеживаться, особенно сейчас, в октябре…

Стоп. Почему он решил, что сейчас октябрь? И вообще, почему он здесь, в каком-то лесу, в котором наверняка рыщут фрицы…

Последняя мысль оказалась особенно беспокоящей. Солдат одним рывком сел, затем вскочил на ноги и шагнул к ближайшему валуну, на котором уже почти не различался след срикошетившей от него пули.

Срикошетившей пули?

Солдат потрогал выбоину, настолько застарелую, что в ней поселился звездчатый лишайник. Выбоина как выбоина. Сотни причин могли оставить ее на огромном боку валуна, лежащего здесь, посреди соснового леса…

Леса?! Откуда здесь лес?

Он осторожно осмотрелся и увидел другие валуны. Некоторые настолько глубоко вросли в почву, что поверх торчали только их вершины, прикрытые зелеными моховыми пилотками. Или фуражками. Солдат улыбнулся от пришедшего в голову сравнения. Но что-то продолжало его беспокоить. Что-то здесь неправильно. Как будто и впрямь откуда-то из глубины леса к нему приближаются, берут в кольцо серо-зеленые тени фрицев и сейчас умиротворяющую тишину разорвет крик на немецком:

– Руки вверх! Сдавайся, русский солдат!

И подчиняясь тому, что уже сильнее его, – привычке воевать, которую война воспитывает в каждом, кто попал в ее полымя, за считаные дни и, похоже, навсегда, он упал плашмя на траву, заработал руками и ногами, ужом забираясь в гущу валунов, не обращая внимания на промокшую на груди и животе гимнастерку. Черт с ней! Главное – укрыться. Оружие! Где винтовка? Да разве ее сейчас найдешь!

Он долго лежал, вслушиваясь в тишину. Ровно до того момента, когда так же внезапно вспомнил, что убит. Убит у того камня, рядом с которым открыл глаза. И след от пули помнит потому, что та рикошетом от валуна ударила в висок его товарища, и тот повалился с раздробленной головой, откуда вылетали кровавые ошметки мозга, а он, не поняв, что товарищ мертв, попытался его подхватить, но твердое ударило в грудь его самого, и наступила тьма. Тьма была его смертью. Его собственной.