Вопреки желанию взгляд Меты то и дело останавливался на похожем на алтарь столе, где был расстелен побитый молью мех. Мете казалось, что от него исходит животный и слегка едкий запах. Какая-то часть ее упрямо хотела рассмотреть этот артефакт, подбивая ее запустить пальцы в испачканный мех и причаститься к исходящей от него силе. Чем настойчивее становилось это желание, тем упрямее смотрела Мета на высокое окно.

Вне всякого сомнения, она вот-вот потеряет рассудок. Может быть, это началось в тот момент, когда она решила, что позвала на помощь призрачного волка? Или когда распахнула дверь в своей душе, чтобы смягчить исходившую от Тилльманна силу? А может быть, все началось гораздо раньше, когда она подумала, что в руке Давида таится тень, придающая ему невероятную силу…

Все было обманом. Так и должно быть, иначе объяснить себе весь этот бред она не могла. Ее душа сбилась с пути, устремилась окольными путями. А ведь мама предупреждала ее: никто, будучи в здравом уме, не ходит пешком по улицам этого города. Мета сжала губы с такой силой, что они заболели.

Только так ей удалось прогнать слезы, собравшиеся в уголках глаз. Новая волна усталости грозила вот-вот разлиться по телу, но была смыта сомнениями, которые терзали Мету вот уже целую вечность.

Она испорчена, поэтому последней летней ночью и нашла Давида. Она руководствовалась инстинктом, и он привел ее именно к тому мужчине, который перевернул ее жизнь с ног на голову. Причем способом, в котором не было и тени романтики. И вот теперь она здесь, в заброшенном зале, а по темным коридорам дворца крадутся тени, притворяющиеся волками. Нужно было хотя бы надеть красное платье, если уж у меня нет шапочки, подумала Мета в приступе черного юмора.

Однако когда дверь в зал распахнулась и тяжелые шаги сообщили, что похитители вернулись, весь ее сарказм и сомнения были забыты. Этот мужчина источал желание насилия, словно все барьеры, которые обычно налагает на себя человек, внезапно рухнули. Тем, что несколько часов назад он прямо на улице не разорвал ей горло, она была обязана отнюдь не проснувшейся совести. Нет, он затащил ее в свою империю, чтобы полнее насладиться тем, что может дать ему ее смерть. В его присутствии желание бежать становилось просто невыносимым. Но Мета не поддалась ему, потому что перевесило другое: похититель уставился на нее такими знакомыми синими глазами. Значит, этот пугающий человек нес в себе нечто, что делало его братом Давида. Что бы это ни значило в мире насилия и теней…

Мета медленно повернулась и увидела одетого во все черное мужчину. Он остановился позади нее, достаточно близко для того, чтобы можно было протянуть руку и коснуться ее. На его лицо упала длинная прядь черных волос, но он, казалось, даже не замечал этого, поглощенный созерцанием ее быстро поднимающейся и опускающейся от страха груди. Дверь позади него была слегка приоткрыта, и в щель падал неяркий свет. Очевидно, он не опасался того, что она сумеет уйти.