— Не сдавайся, — слился воедино хор сирен. — Ищи способ и верь в своих друзей.

Мы еще немного полетали над землей, а потом сирены простились со мной:

— Мы прилетим еще раз… Позже… Может, ты уже найдешь способ…

— Спасибо! — крикнула я уже в пустоту. Она гулко ухнула и вернула мне эхо…

На потолке плясали разноцветные зайчики. Так приветствовало меня солнце, пробивающееся сквозь витражное стекло за резным деревянным изголовьем обширной белоснежной кровати. «Это уже не смешно, — подумала я. — Сколько я уже так просыпалась после обмороков, ранений и истощений». На сей раз, надо полагать, после болезни.

— Ты проснулась? — я услышала осторожные шаги.

К кровати подошел Борис Дмитриевич. Мужчина был в шелковом темно — зеленого цвета домашнем халате. Он как нельзя лучше подходил к его глазам, оттенял их так, что его глаза казались яркими живыми изумрудами. И все лицо его от этого светилось душевным теплом. Такая метаморфоза по сравнению с ночной жесткостью во всем облике была потрясающей.

— Ты помнишь меня? — обеспокоился он моим долгим молчанием.

Я кивнула:

— Что со мной?

— Воспаление легких… Простуда, нервное напряжение, стресс…

— И давно?

— Уже три дня.

Я ужаснулась и попыталась хотя бы приподняться.

— Ты лежи, тебе пока нельзя вставать! За ресторан не беспокойся, я сказал хозяину, что ты больше петь не будешь!

— И с чего это ты взял, что я не буду там петь? — я буквально прокричала эти слова. Мне стало так страшно, что меня снова запрут.

— Ты отдала мне свою жизнь! — спокойно сказал он. — Я ее взял и теперь буду распоряжаться по своему усмотрению.

— Тогда лучше убей! — прошептала я.

— Я тебе просто поражаюсь, — он подоткнул мое одеяло и присел с краю кровати. — Ты так легко говоришь о смерти…

— Поумирай столько раз, сколько умирала я, еще не так заговоришь! А чьей‑либо рабой я больше никогда не буду!