Муж улыбался, и Катя решила, что любит его; внутри сжался комок. Нет, это было не сердце – сердце исправно гнало кровь по молодому организму; это было что-то другое, не имевшее отношения к анатомии, однако даже над ним главенствовало сознание, и Катя покачала головой.

– Нет. На днях придется опять ехать.

– Ну, котенок, – Володя обнял ее, – мы ж договаривались…

– Там везде такие очереди – месяц можно ходить, – компенсируя ложь, она прижалась к мужу, представив, что, возможно, делает это последний раз. …Что за глупость?!.. Сейчас мы будем спать вместе, завтра поедем копать чертову картошку, потом… Странное нечто сжалось еще сильнее, и Катя поняла, что вся ее затея – совсем не такая простая штука, как казалось оттуда, из города.

– Есть хочешь? – спросил Володя, – от Васьки кое-что осталось, и я макароны сварил.

Катя подняла голову. …Господи, какой же он славный!.. Может, все-таки он поедет со мной? Там же здорово!..

– Что ты так смотришь? – спросил Володя.

– Как? – Катя через силу продолжала улыбаться.

– Не знаю, – лицо мужа стало серьезным – похоже, он искал сравнение поточнее, и нашел-таки! – как-то загробно.

– Типун тебе на язык! – Катя засмеялась – да, она собиралась уйти, но не в мрачный же мир, именуемый таким страшным словом, а совсем наоборот!..

Потом они сели ужинать, и Володя наконец спросил:

– Так что там за хата?

– Так себе, – Катя пожала плечами, – обычная двушка на третьем этаже старой пятиэтажки. Мебель древняя, везде срач…

– Не, но это все можно сделать…

– И?.. – Катя замерла, ткнув вилку в макароны.

– И продать подороже. Состояние тоже ж оценивают, да?

– Конечно… – Катя вздохнула. Все повторялось, как с матерью – такое многообещающее начало и банальный конец. …Здесь чудес не бывает, – решила она разочарованно, – все чудеса там… Но рассказывать мужу о «там» не хотелось; вернее, хотелось, но было страшно выдать себя восторженным голосом и блестящими глазами, поэтому быстро допив чай, она доложила грязную посуду в уже полную раковину.