— Не хочу, — угрюмо сказал я, — но договариваться надо. Не нравится мне по своим стрелять.

— И давно бандюки тебе своими стали? — зло спросил Клыков. Спустившись вслед за мной, он привалился плечом к стене. — Они своими никогда и не были. Ты уж извини, Ренат, не про тебя это. И, понятно, не про тебя, Стёпа. Давние дела не в счёт — и среди моих парней многие через зону прошли, сейчас я за каждого из них пасть порву. А я про тех, кого в смутное время позабыл к стенке поставить. Разбойничали они в лесах, а как прижало, к нам прибежали. Хозяин их принял, а они хоть и жили рядом, как были чужими, так чужими и остались. Сейчас, вот, силу почуяли, значит, надо окорачивать. Зря Хозяин с ними церемонился. Доцеремонился, блин! Стёпа, ты должен знать, где теперь Хозяин.

— Где, где, в… одном месте, — нехотя ответил Степан. — Я знаю, где. С этими разберёмся, и найдём. Значит, слушай меня, Олег, если даже Зуб что-то дельное предложат, сразу-то не соглашайся. Обсуждать будем.

А выглядит Сашка не очень: поник, спрятал руки за спину, одежда, напитавшись дождём, потемнела. Мокрые волосы прилипли к голове, и стала видна обычно едва заметная плешь.

— Привет, — Зуб, наконец, посмотрел на меня и неуверенно протянул руку.

— Чего хотел-то? — спросил я, не ответив на приветствие.

— Ладно, — вздохнул Сашка. — Друзьями нам больше не быть, может, хотя бы врагами не станем… По крайней мере, с тобой мне делить нечего.

— Говори, если есть, что, — нарочито грубо прервал я.

— Ты прав, не до болтовни. Давай сразу к делу. Вот что велел передать Пасюк: он не в обиде, наоборот, очень тобой доволен. Теперь Асланяна в Посёлке нет, и Клыкова нет, и дружинники ушли, а у тех, кто остался, нет оружия, — Сашка посмотрел на меня, и в его взгляде я не заметил ничего, кроме равнодушной усталости. Но я почувствовал, а в последнее время я чувствителен к таким вещам, Зуб ненавидит меня. Он продолжил: — Теперь Пасюков главный. Понимаешь, Олег, что ты натворил? Пасюков — главный в Посёлке! И он хочет, чтобы ты вернулся. Не бойся, ничего тебе не сделают, хуже, чем в лесу, точно, не будет. А ещё Пасюк хочет, чтобы вернулись прохвессор и дурачок. И Партизана, если живой, отдайте. А ежели отбросил копыта, нас устроит и на труп посмотреть. Так вот, если явитесь добровольно, будете жить. И даже, как того и заслуживаете, жить хорошо. Это Пасюков гарантирует.

— Спасибо, — ехидно сказал я. — Знаю, его гарантии. Потом не расплатишься.

— Понимаю, — кивнул Сашка. — Но сейчас не время для обид. Он перегнул, погорячился, и пожалел об этом. Всё! Надо простить и забыть! Теперь он говорит искренне…