— Приз мой?

Опять кивнули. Если нож для них не аргумент, то высыпавшие на крыльцо дружинники с автоматами должны подсказать, что пора отсюда убираться. И пасюки попятились.

Я опустился на колени рядом с Катей, она попыталась отползти. Не бойся, глупенькая. Это я с врагами суров…

Осторожно, боясь причинить девочке боль, я перерезал верёвки на её запястьях, убрал мокрые пряди волос с её лица. Катя отстранилась. Я ощутил, как напружинилось, готовое при любом резком движении отпрянуть, тело. Прошла одна тревожная минута, потом вторая, и Катя затряслась в прорвавшихся, наконец, рыданиях, её холодные и мокрые ладошки вцепились в меня. Натерпелась, девочка! Ну, подождите, и за это вам будет предъявлено!

— Больше никто тебя не посмеет обидеть, — неловко утешал я.

— Ты весь в крови, — давясь всхлипами, сказала Катя.

— Ерунда.

Мы встали и пошли. Ноги заплетались. Все до единой мышцы стонали от боли.

— Не упади. Держись за меня, — велела Катя.

— Знаешь, — пробормотал я, — я принёс тебе шоколадку. Самую настоящую.

— Правда? — кажется, она улыбнулась. — Что это такое?

— Извини, — вспомнил я. — Шоколадки нет. Извини. Но я знаю, где можно взять ещё. Я схожу, принесу тебе плитку. А лучше ящик. Ты каждый день будешь есть шоколадки.

— Хорошо, — сказала она, — спасибо! Осторожно, здесь ступеньки.

Я стал валиться, кто-то, кажется, Ольга, подставила плечо. Потом меня подхватили крепкие мужские руки.

— Что с ним? — спросил Степан.

— Бредит, — ответила Катя.

И всё…

* * *