— Всё будет хорошо, точно вам говорю, — промямлил я, и опрокинулся в холодную траву. Сон был, как омут.

День одиннадцатый

Сон, как студёный омут: тратя последние силы, выныриваю, чтобы судорожно глотнуть воздух, и вновь затягивает глубина. Поняв, что окончательно очнулся, и больше, даже если очень постараюсь, заснуть не получится, я чувствую лишь облегчение. Заботливо приготовленное для меня ложе из елового лапника не спасает от предутреннего холода: тело трясётся в ознобе, ноют кости, болят усталые мышцы — какой уж тут сон.

Кажется, скоро начнёт светать. Ветер шуршит кронами, слышно, как с листьев падают капли, но дождь прекратился, тучи разбежались, и луна залила пространство меж чёрными деревьями зыбким светом. Укрывшая меня разлапистая ель под дуновением ветерка покачивает ветвями, иногда под неё залетают отсверки костра. Мне хочется тепла и света, и я выбираюсь к огню.

Когда я вылез из-под дерева, никто на меня и не посмотрел, все уставились в темноту, оттуда доносилась тяжкая брань, а потом неподалеку затрещали ветки, и в неверном свете я увидел, как из ельника выдрался Партизан — белёсое пятно во тьме.

Растрепанный и голый человек притулился у костерка, к мокрому телу прилипли травянистые волокна и еловые иголки. Те, кто не совсем обалдел, похватали оружие, а меня одолела оторопь, потому что не ожидал я, что это случится так быстро. Настёне, чтобы вернуться с того света, понадобилось добрых полдня.

Первым к другу бросился Савелий.

— Вот те на, Савка! Ты откуда взялся? — удивлённо завопил Партизан, остановив поток сквернословия, а потом растерянно спросил: — И вообще, где это мы? И что вы здесь делаете?

Лесник не понимал, что с ним произошло. Голый — лишь накинутая на плечи куртка Савелия защищает от ночной прохлады — он скукожился у костра; всю одежду Партизана я разбросал возле кровопивца, тогда мне и в голову не пришло забрать её с собой, а лезть в темноте за грязным тряпьём в логово хищного растения дураков не нашлось. Только это не все плохие новости для Партизана; как бы сказать ему поделикатнее, что придётся топать по лесу босиком? Нам и в голову не пришло захватить из Ударника его обувь. Самого Партизана взяли, а про сапоги и не вспомнили. Разве кто-то думал всерьёз, что они ему ещё понадобятся?

Лесник нещадно скрёб ногтями голое тело; облепившие туловище обрывки кровопивца отдирались неохотно, с едва слышным треском. Когда Партизан вытаскивал из-под кожи очередной обломанный шип, над поляной разносилась смачная брань.

— …Объясните, что случилось? Дайте покурить! Нет, сначала есть! Я буду жрать, а вы рассказывайте. Знаете, как было хреново! Долго-предолго, хреново-прехреново. Это помню, а дальше — не помню! И есть хочу!