— Да, — ответил я, хотя на самом деле не был уверен.

— Не боишься?

— Боюсь.

— Ладно, рискуй. Вдруг получится. Вправду-вправду можешь? И меня вылечишь? Не врёшь?

— Не вру, — сказал я.

— Хорошо. Пора это дело заканчивать. Мы не звери, а друг друга убиваем. И я так жил, а сейчас вот понял. Надеюсь, Бог простит. Он знает, что по-другому было нельзя. Как думаешь, знает? А ты смотри, не подведи, — Терентьев погрозил костлявым пальцем. — Как поправлюсь, огородом займусь. Давно мечтал! Знаете, какие я тыквы буду выращивать? Вот узнаете, какие! Я вас всех угощу. Теперь давайте думать, что будете делать, если у Олега не получится?

— А ничего, — сказал Клыков. — Ничего тогда не сделаем. Развернёмся, и уйдём. А ежели у него получится? Ну, попали мы в Посёлок, и что?

— Откуда мне знать, что?! — сказал я. — Вы люди военные, вот и думайте, а я просто так… ты же давно мечтал, Клыков… вот и шанс. Соглашайся.

— Не так, Олег, с этими чурбанами разговаривать надо, — захихикал Терентьев. — Дай им волю, будут весь день спорить да обсуждать. Самим всё ясно, а поболтать хочется. Смотри и учись, авось, пригодится. Слушайте приказ, товарищи офицеры: сейчас Клыков отправляет двоих бойцов на разведку. Аккуратно проверят, что, да как, выберут место, где удобнее проникнуть в Посёлок. А уж после того, как одолеете Ограду, идёте на склад боеприпасов. Дальше — как получится, детали обговорите сами. Вопросы есть?

— Никак нет, — вроде бы с иронией ответил Клыков, а глаза-то у него стали серьёзные и жёсткие. — Задачу уяснил. Сделаю, Владимирыч, не волнуйся.

— Ну и добро, — сказал Терентьев, — Иди, готовься. Дальше ты, Захар. На тебе Нерлей. Понимаю, хочешь повоевать. Не держу. Там каждый боец пригодится. Тем более, опытный. Но и солярку без охраны оставлять нельзя. Обеспечь, а потом уж ступай на войну.

— Понял, — кивнул Захар.

— Теперь уйдите, устал я, отдохну. День-то, кажется, непростой получится, — когда я выходил, он спросил ещё раз. — Правда-правда ты всё это можешь? И меня вылечишь? Не соврал старику?

День двенадцатый

Одеяло почти сползло на пол; совсем бы упало, но Хозяин вцепился в него костлявыми пальцами. Может, в неверном полумраке комнаты лишь показалось, что морщины на лице покойного разгладились, а в уголках губ спряталась едва заметная улыбка, будто сбросил, наконец, человек изнурявшую его долгие годы ношу. Что мог, он сделал, что хотел сказать — сказал, настал черёд других, а он отдохнёт.

И мир, в котором у меня когда-то была своя маленькая и вполне уютная норка, рухнул. Он шатался, когда за спиной скрипнули, закрывшись, ворота Посёлка, по нему бежали трещины, когда шею перехватила петля, и даже когда я терзал Сашку, этот мир был готов развалиться, но уцелел. Казалось, если сильно захотеть, всё станет, как прежде, или почти так же. И вдруг до меня дошло: разбившееся вдребезги — не склеить. Можно только попытаться собрать заново: быть может, выйдет так же хорошо, может, ещё лучше — но как раньше уже не получится.