Красивый.
Наверное, я сошла с ума.
— Очень занятная, — говорит он. — Она… такая уместная сейчас, что ли, хотя и была написана очень давно.
— Что? — Я отрываю глаза от нижней половины его тела, пытаясь поскорее перестать дорисовывать в воображении невидимые детали. Теперь я смотрю на слова, вытатуированные на его коже, пытаясь сосредоточиться. — Ах, ну да. Да.
Здесь, по сути, две строчки. Шрифт похожий на тот, какой обычно бывает у самой банальной пишущей машинки. В самом низу его торса я читаю:
ад пустое место. все черти здесь.
ад пустое место.
все черти здесь.
Да. Интересно. Да. Конечно.
Мне очень хочется немедленно куда-нибудь прилечь.
— Книги, — говорит он, натягивая трусы на талию и застегивая молнию штанов, — легко уничтожить. Но слова будут жить, пока люди их помнят. Татуировки, например, вообще очень сложно забыть. — Теперь он застегивает пуговицу на штанах. — Мне кажется, скоротечность жизни, особенно в наше время, заставляет людей чернилами писать на коже. Это как бы напоминает о том, что мы отмечены миром, что мы еще живем. И что мы никогда не забудем.
— Кто ты такой?
Такой Уорнер мне не знаком. Я не узнаю этого Уорнера.
Он улыбается своим мыслям. Снова садится возле стены и говорит:
— Никому и никогда не нужно этого узнавать.
— Что ты имеешь в виду?
— Узнавать меня, — поясняет он. — Достаточно того, что это знаю я сам.
Пару секунд я молчу и хмуро смотрю на пол.
— Наверное, это здорово, когда ты сам в себе так уверен.