На что старик немедленно ответил:

— Да охолонь ты, белая горячка, нихто тя совратить не покушается. Штобы тинг созвать, в том измены нету никакой. У тя на то есть право.

— Да, — все так же спокойно отозвался Сигурд, — право есть. Желанья нету.

— Сигурд, Старый Бьорн дело говорит, — промолвил третий, самый молодой. — Мы тебя на измену не подстрекаем. Мы не изменщики. Но тинг созвать придется, ты это и сам прекрасно понимаешь. Нельзя оставить все, как есть. И мы просим, чтобы это сделал ты. Тебя все послушаются. Мы, Сигурд, крови не желаем, но и гнева божьего боимся. А ну, как если это правда? Ну, как и впрямь он это… с дочерью-то со своей…

Раздался резкий звук, похожий на удар ладонью по столу. Сигурд произнес:

— Молчи. Я не собираюсь это слушать.

Старик негромко возразил:

— Дак, родич…

— Молчи! — возвысил голос Сигурд. Тон был твердый, властный, ледяной. Старик умолк.

— Мог бы и не трудиться эту грязь мне на порог тащить, — чуть погодя продолжил Сигурд. — Все это сплетни, и цель у них одна. Какая — вам тоже ведомо. Да, верно, мы с Торгримом нынче на ножах. Верно, што я давеча был готов его убить. Но — открыто, родич. В открытую, в поединке, при свидетелях. Я воин, старик, а ты меня за Кнуда принимаешь? Нет, родич, я не Кнуд, исподтишка не умею, и не стану никогда. Да и нет у меня такого желанья, штоб его стряхнуть. Конунг здесь он, его люди выбирали. И он конунгом останется, покуда боги иного не решат. А я в вашей игре пешкою не буду, ищите себе кого другого. Вот хоть Видара, к примеру. Он же спит и видит место отцовское занять. Вот пускай и попытается, только не тишком, а в открытую, как по законам положено. Там и поглядим. А чего ж, кстати, он сам сюда не явился, а? Трусит, што ль?

Старик молчал. Вместо него отозвался молодой.

— Видар тут, слышь-ка, вовсе не при чем, — сказал он медленно, холодным тоном. — Ты чего же думаешь, мы по его указке, что ли, суетимся? Мы ведь тоже не шавки подзаборные, чтобы…

Не дослушав, Сигурд оборвал:

— Уж и не знаю, чьи вы шавки, а только нечего на моем пороге брехать.

— Не перегибай, Сигурд! — взорвался молодой. — Не у одного тебя гордость имеется!

— Умолкни, Ингьялд! — прикрикнул на него старик. — Умолкни, я сказал! Тихо!

Повисла тишина. Потом старик добавил:

— Нос не дорос, штоб со старшим кукарекаться. Сиди молчи, сам стану говорить.

Бран лежал, позабыв дышать. Старик произнес совершенно иным тоном:

— Коль ты думаешь, будто нас Видар к тебе подослал, дак то неправда. Видар сам по себе, а мы сами по себе. Видар, он, как тот берсерк: за-ради ненависти своей весь клан положить готов, — тяжкий вздох. — Коль посмотреть, так Видар, он своего отца еще похлеще будет. Торгрим крут, конешно, да об роде печется, а этот-то… и глазом не моргнет, спалит тут все, штоб токмо отцу родному насолить. Нет, родич, с Видаром нам не по пути. Для клана мы стараемся, не для Видара… и не для себя. Не за-ради выгоды мы к тебе пришли, и не на измену тя подбить пытаемся. Ты ж меня сызмальства знаешь, Сигурд. Рази ж я когда предателем был? А? Грех те про меня и думать-то такое!