– Ты уволена, – произнес Ньюсам почти добродушно.

– Разумеется, уволена, – кивнула Кэт. – Но должна сказать, что уже год не чувствовала себя так хорошо.

– Если вы ее уволите, я тоже уйду, – заявил Райдаут.

Ньюсам уставился на священника. Он недоуменно сдвинул брови. Его руки принялись массировать бедра, как и всегда, если он не успевал вовремя принять болеутоляющие таблетки.

– Она нуждается в наглядном уроке, да будет благословенно имя Господне. – Райдаут снова склонился над Ньюсамом, сцепив руки за спиной. Он напомнил Кэт картинку с персонажем Вашингтона Ирвинга, школьного учителя Икабода Крейна, которую она когда-то видела. – Она сказала свое слово. Не пора ли мне сказать мое?

Ньюсам потел все сильнее, но улыбка вернулась на его лицо.

– Нападите на нее. Рычите и рвите в клочья. С удовольствием на это посмотрю.

Кэт перевела взгляд на Райдаута. Глубоко сидевшие глаза преподобного вызывали тревогу, но она не отвернулась.

– Если на то пошло, я тоже, – произнесла она.

Все еще держа руки за спиной, с просвечивавшей сквозь редкую шевелюру розовой кожей, с серьезным выражением на продолговатом лице, Райдаут пристально вгляделся в нее. Потом спросил:

– Вы ведь никогда не страдали сами, верно?

Кэт почувствовала острое желание уклониться от ответа и посмотреть куда-нибудь в сторону, но подавила его.

– В одиннадцать лет я упала с дерева и сломала руку.

Райдаут округлил тонкие губы и присвистнул, издав немелодичный, невыразительный звук.

– Сломали руку в одиннадцать лет. О да, вы, вероятно, пережили невыразимые мучения.

Она покраснела. Почувствовала это и ощутила гнев, но остановить бросившийся в лицо жар не могла.

– Можете принижать меня сколько угодно. Но мое мнение основано на многолетнем опыте работы с пациентами, испытывавшими боли. И это медицинская точка зрения.