– Приезжай в редакцию. Немедленно.

Я сел на кровати.

– А что такое?

– Объясню, когда приедешь, но одно скажу прямо сейчас. Ты должен остановиться.

– А то, – ответил я. – Вроде я это говорил тебе. И не раз.

Если она меня и услышала, то не отреагировала.

– Никогда в жизни. Даже если речь пойдет о Гитлере. Даже если твой отец приставит нож к горлу твоей матери, ты не должен этого делать.

Она отключилась прежде, чем я успел задать хоть один вопрос. Я удивился, почему мы не проводим столь экстренное совещание у нее в квартире, намного более уединенной, чем редакция «Неонового круга», где постоянно толклись люди, и придумал только один ответ: Кэти не хотела оставаться со мной наедине. Я стал опасным. Я сделал лишь то, о чем просила она и ее подруга, но это ничего не меняло.

Я был опасен.

Кэти встретила меня улыбкой и обняла на радость тех сотрудников, которые находились в редакции, потягивали «Ред булл» и молотили по клавишам ноутбуков, но сегодня жалюзи в ее кабинете были опущены, и улыбка исчезла, как только мы скрылись за ними.

– Я напугана до смерти, – призналась она. – То есть я боялась и раньше, но когда ты это проделывал…

– Было приятно. Да, я знаю.

– Но сейчас я напугана куда сильнее. Постоянно думаю о тренажерах с пружинами, которые сжимают, чтобы накачать мышцы рук.

– О чем ты говоришь?

Она мне не сказала. Тогда.

– Мне придется начать с середины, с ребенка Кена Вандерли, а потом двинуться в обе стороны…