Последовала пауза, и я уже подумал, что все закончилось, когда вспыхнул двойной гейзер искр, а в небе возник большой пылающий корабль. С парусами и все такое. Я слышал об этом фейерверке от Говарда Гамаша. Назывался он «Прекрасная джонка». Это такая китайская лодка. Когда корабль догорел, а толпа на обоих берегах чуть успокоилась, Массимо отдал своим пиротехникам последнюю команду, и над озером вспыхнул американский флаг. Он пылал красно-бело-синим, а из динамиков гремела «Америка прекрасна».
Наконец флаг догорел, оставив только оранжевые искорки. Массимо по-прежнему стоял у края причала. Вновь протянул к нам руку, улыбаясь, как бы говоря: «Давайте, выстреливайте ваш куриный помет, Маккосленды, и покончим с этим. Раз и навсегда».
Я посмотрел на маму. Она – на меня. Затем она выплеснула в воду то, что оставалось в стакане (в тот вечер мы пили «Лунную тряску») и сказала: «Давай. Может, это детский лепет, но мы заплатили за эту хрень, так почему бы ее не запустить?»
Я помню, какая стояла тишина. Лягушки еще не возобновили свой концерт, бедные гагары улеглись спать, может, на эту ночь, а может – до конца лета. У кромки воды еще оставались люди, чтобы посмотреть, что есть у нас, но большинство уже направлялись в город, как болельщики, когда их команда проигрывает без всяких шансов переломить ход игры. Я видел цепочку огней, растянувшуюся по всей Лейк-роуд, которая вливается в шоссе 119, и Битч-роуд, что в конце концов выходит к Ти-Ар-90 и Черстерс-Милл.
Я подумал, что надо устроить шоу, раз уж мы решили не сдаваться без боя. Если запуск провалится, оставшиеся могут смеяться сколько влезет. Я даже был согласен услышать эту чертову трубу, зная, что в следующем году мне ее слушать не придется, потому что для меня состязания закончились. И на лице мамы отражались те же самые мысли. Даже ее груди «повесили голову», возможно, потому, что в тот вечер она не надела бюстгальтер. Сказала, что он сильно давит.
Я сдернул стеганое одеяло, как заправский фокусник, и открыл для всеобщего обозрения квадратную хреновину, вместе с тяжелой вощеной бумагой и коротким толстым фитилем. Хреновину, купленную за две тысячи долларов – вероятно, в два раза дешевле, чем Массимо обошлась «Прекрасная джонка».
Я указал на наш фейерверк, потом на небо. Трое разодетых Массимо на краю причала рассмеялись, а трубач продудел:
Я запалил фитиль, и от него полетели искры. Я схватил маму и оттащил назад, на случай если эта хреновина взорвется на пусковой площадке. Торчащая часть фитиля догорела, и огонь исчез. Гребаная коробка продолжала стоять. Массимо с трубой уже поднес ее к губам, но прежде чем успел дунуть, огонь вырвался из-под коробки, и она начала подниматься, сначала медленно, потом все быстрее, по мере того как загоралось все больше ракет – думаю, это были ракеты.