— Ефим, нашел что-нибудь?

— Нет.

— Уберите старуху!

— Я тебе уберу! Я так уберу, что твоим родителям стыдно станет! Меня в твоем возрасте учили уважать старших…

На минуту мне показалось, что сквозь пелену облаков пробивается солнечный свет, что стоит мне взлететь повыше, они разойдутся, и я прорвусь. Но нет, я опять лечу вниз, в теплую, уютную темноту, которая ничего не требует, в которой необязательно шевелиться, в которой необязательно существовать. Свет гаснет. Звуки смазываются.

— Михар, возьми ее!

— Не могу, на ней наш защитный знак.

— Да, что за идиотизм, в конце концов!

— Следите за языком, молодой человек.

— Поддерживаю.

— Но Семен Евгеньевич…

— Заткнись, Арсений.

На этот раз полет был долгим. Свет резал глаза, в нем появились тени, большие и маленькие. Я закрылась от него руками.

— Она приходит в себя.

Голос совсем рядом. Ему вторит стон, и я понимаю, что мой собственный. Прорываюсь на поверхность, и темнота отступает окончательно. Откуда столько света? На него больно смотреть.

— Ольга? — Ближайшая тень превращается в Тину. — Как ты?

— Погоди, — попросил кто-то, — дай ей прийти в себя.

— Что случилось?

Святые, что с моим голосом? Тоненький мышиный писк и то звучит громче. Я несколько раз моргнула, привыкая к свету. Темные деревянные балки на фоне беленого потолка. Значит, я дома, в кровати, в спальне, рядом сидят Тина и старик.

— Что произошло? — спрашиваю я, на этот раз выходит лучше.