— Так сразу и не скажешь, — вздохнул Семёныч, — давай-ка поднимайся. Там твоя эта… приживалка за наследство Петра Сергеевича воюет, кем бы он ни был и когда бы ни представился.

Староста криво усмехнулся, только глаза остались серьезными и какими-то встревоженными.

Все оказалось не так плохо, как я успела нафантазировать. Встать удалось, хоть и не без помощи, но с первой попытки. Голова не кружилась, тело не ломило, грудь вполне ожидаемо болела, как раз в том месте, где висела брошь. Дыхание перехватывает, но терпеть можно.

В гостиной ждали остальные. И бабка. Бориса не было, наверняка отослали.

Марья Николаевна стояла у подножия лестницы, уперев руки в бока, памятником последнему защитнику чердака и сдаваться захватчикам, явно не собиралась. Знак на ее запястье сиял, как весеннее небо. Напротив старухи в бешенстве сжимал кулаки мохнобровый. В воздухе за ним висел плащ проклятого, капюшон лежал на плечах. Неоформленная голова из черного дыма с красными огнями глаз повернулась в мою сторону. Алексий и Константин сидели за столом, предпочитая не препираться с бабкой ни за чердак, ни за что-либо другое. Умных людей видно сразу.

— Марья Николаевна, — позвала я.

— Дочка, — бабка охнула и, забыв про вверенный ее охране объект, подбежала ко мне, — как же ты меня напугала.

Она дотронулась до моих рук, щеки, волос, не доверяя глазам, желая удостоверится, что я — это по-прежнему я.

— Давайте-ка присядем, — предложил ведьмак.

Константин тут же встал, уступая мне стул. Чудеса.

— Что случилось? — спросила я в третий раз, садясь напротив феникса. — Периметр установлен?

Алексий покачал головой.

— Кто получает плетей? Только не говорите, что я, — попытка пошутить провалилась, лица оставались серьезными.

— Не ты, — Семёныч поджал губы, — я.

— Не ты один, — добавил феникс, — я тоже не подумал о проверке.

— Давайте к делу, а голову пеплом потом посыпете, — предложил целитель.