Рэндол Шестой, который уже вылез из контейнера, хочет откатить тележку в менее подозрительное место. Может, благодаря этому труп в контейнере обнаружат позже.

Он берется обеими руками за ручку, закрывает глаза, представляет себе, что на мостовой нарисована полоска из кроссворда с девятью клеточками, и начинает произносить по буквам слово шопоголик. Но произнести слово до конца ему не удается, потому что происходит удивительное.

Тележка начинает катиться, колеса стучат по неровной мостовой, но движение тележки на удивление плавное и непрерывное. Такое плавное и непрерывное, что Рэндол понимает: ему сложно отмерять шаги буквами, которые он помещает в воображаемые клетки, одну за другой.

Хотя такое изменение пугает его, движение колес через клетки, а не от одной клетки к другой не заставляет его остановиться. Он набрал… скорость.

Добравшись до второго «о» в слове шопоголик, он перестает произносить его по буквам, потому что уже не может точно определить, в какой он клетке.

Он открывает глаза, предположив, что теперь, когда он более не представляет перед мысленным взором клетки кроссворда, должен мгновенно остановиться. Но продолжает двигаться.

Поначалу ему кажется, что движущая сила в тележке, что она тащит его за собой. И пусть мотора на ней нет, ее катит что-то магическое.

Это пугает Рэндола, потому что указывает на потерю контроля. Он во власти тележки. Должен идти, куда она его ведет.

В конце квартала тележка может повернуть налево или направо. Но она продолжает катиться вперед, пересекает боковую улицу, вкатывается в следующий проулок. Рэндол не сбивается с маршрута, который должен привести его к дому О’Коннор. Он продолжает двигаться.

Колеса тележки крутятся, крутятся, и он понимает, что тележка не тащит его. Это он толкает тележку.

Он экспериментирует. Когда пытается прибавить шагу, тележка катится быстрее. Когда замедляет шаг, тележка катится медленнее.

Хотя до счастья еще далеко, эксперименты эти вызывают у него чувство глубокого удовлетворения. И Рэндол идет, идет, идет вперед, наконец-то получив возможность распробовать, какой он, вкус свободы.

Наступила ночь, но даже в темноте, даже в проулках, в этом мире, раскинувшемся за стенами «Милосердия», больше видов, больше звуков, больше запахов, чем он может вобрать в себя, не впадая в панику. Поэтому он не смотрит ни вправо, ни влево, идет, уставившись на тележку, которую катит перед собой, вслушиваясь только в стук колес.

Он продолжает двигаться.

Тележка – та же полоска кроссворда из клеточек, только на колесах, и в ней не просто пакеты с алюминиевыми банками и стеклянными бутылками, но и его надежда на обретение счастья, его ненависть к Арни О’Коннору.