А на пороге уже были новые гости – три священника.

Анна не была ревностной евангелисткой, как ее родители и сестра. Но и этих… тоже не любила. Вошли, черные, раскормленные, с постными рожами:

– Примите соболезнование, дочь моя…

– Она в лучшем мире…

– Господь милостив…

– Что вам нужно, святые отцы? – с приличной скорбью, но решительно прервала Анна.

В их присутствии вдруг стало не по себе. К горлу подступила тошнота.

Глазки церковников забегали, толстые морды расплылись в сладких улыбках:

– Понимаю, что не время, дочь моя…

– Но последняя воля вашей матушки…

– Завещание…

Сунули под нос бумагу. «Я, графиня Эржебета Надашди, в девичестве Батори, находясь в здравом уме и трезвой памяти, завещаю: до моего освобождения поручить управление всем движимым и недвижимым имуществом моим дочерям Анне Зриньи, в девичестве Надашди, и Катерине Хоммонаи, в девичестве Надашди.»

– Чужой рукою писано, – усмехнулась Анна. – У меня есть другое завещание, написано матерью.

– Под диктовку. Ваша матушка уж совсем плоха была. Зато подпись собственноручно поставила.

Анна бросила взгляд на закорючку:

– Не матушки это подпись, святые отцы…

– Уж не обвиняете ли вы, дочь моя, церковь во лжи? – изумился один из священников. – Графиня завещала вам управление имуществом лишь до освобождения – какого, не уточнено. А теперь, волею господа, она освободилась от тягот земной юдоли. Значит, имущество теперь ничье…

– Подпись не матушки, – упрямо повторила Анна и, болезненно оскалившись, тихо добавила: – Не вздумайте тягаться со мною, святые отцы.

– Встретимся в суде, дочь моя!

Священники ушли, возмущенно шурша рясами. Пора спать, решила Анна. Сегодня был тяжелый день…