Максим пожал протянутую ему над столом руку.

— Садись, Максим.

Они сели: полковник — по одну сторону стола, Максим — по другую. Полковник улыбнулся открыто, до предела располагающе. Максим улыбнулся в ответ, хотя на душе у него скребли даже не кошки — саблезубые тигры.

— К сожалению, я не имею права на данном этапе представиться тебе под своим настоящим именем, — заявил полковник. — Поэтому обращайся ко мне, скажем, «Игорь Валентинович» или совсем просто: «товарищ полковник».

— «Товарищ»? — не веря, переспросил Максим.

— Ах да, я и забыл… — поморщился Игорь Валентинович. — У вас же нынче принято «господа»… Ничего, со мной, Максим, можно. Я на «товарища» не обижусь. Человек-то я старой еще закалки: молодость — в комсомоле, зрелость — в партии, до октября девяносто третьего, представь себе. Да, были наши годы… — Он замолчал, задумался, вспоминая.

Максим же лихорадочно соображал, не на шутку встревоженный: не пришлась ему странная откровенность полковника, ни к месту она была здесь в этом кабинете с окнами на Литейный проспект.

Полковник извлек из кармана белый платок, с придыханием в него высморкался, потом встал и прошелся по кабинету. Максим снизу вверх настороженно наблюдал за ним.

— Значит, так, Максим, — сказал полковник, на собеседника своего не глядя. — Не будем терять времени, перейдем сразу к делу. Допустим на секунду, что я все о тебе знаю: все самые твои сокровенные мысли, твои чувства и пожелания, и даже сверх того — я знаю, какое решение ты в скором вре-мени примешь.

— Это невозможно, — пробормотал Максим, хотя вдруг с ужасающей отчетливостью понял, что да, он знает.

— Да, — кивнул полковник, словно прочитав его мысли. — Я знаю.

Максиму стало страшно. Страх его сгустился почти до той же степени, что и в минуты бешеной гонки через город. От полковника, от того, как он произносил слова, от того, как он смотрел, повернув голову в сторону стоявшего в кабинете сейфа, повеяло такой глубокой, черной, непонятной, а потому особенно страшной бездной, что Максиму захотелось убраться отсюда немедленно, куда угодно, хоть в лапы киборгов, но подальше и навсегда.

Полковник выдержал многозначительную паузу и, подавшись вперед, наклонился через стол к съежившемуся на стуле Максиму. Максим инстинктивно отпрянул. Теперь полковник смотрел на него в упор.

— Я все знаю о тебе, — повторил полковник твердо. — Я знаю, что ты давно и последовательно сочувствуешь коммунистическому движению. Я знаю, где ты находился в дни так называемого «мятежа». Я знаю, что твоя личная программа гораздо разумнее программ ортодоксов идеи. Я знаю, насколько хорошо ты научился скрывать свои убеждения, ведь мальчишки, которые тебя окружают, вряд ли сумеют оценить их глубину?