УжасыФб '98стр 331
Светлый фон
«Если БЫ во времена массовых посадок, например, в Ленинграде, когда сажали четверть города, люди БЫ не сидели по своим норкам, млея от ужаса при каждом хлопке парадной двери и шагах на лестнице, — а поняли БЫ, что терять им уже дальше нечего, и в своих передних бодро БЫ делали засады по нескольку человек с топорами, молотками, кочергами, с чем придется? Органы быстро БЫ недосчитались сотрудников и подвижного состава, и, несмотря на всю жажду Сталина, остановилась БЫ проклятая машина/»).

И ведь какая же ты все-таки был тогда скотина: пошел на это, твердо зная, что ничего тебе не грозит — даже девять граммов свинца в затылок не страшны, разве что в плане острой, но непродолжительной боли. И не задумался хотя бы на минуту, а что грозит тем, с кем решил ты сыграть злую циничную шутку?

Не задумался…

А суть шутки заключалась в следующем. Отправляется новоиспеченный путешественник по времени в сорок девятый, скажем, год. Берет в Москве билет до Владивостока и, расположившись в купе идущего через всю страну поезда, быстренько знакомится с пассажирами и, не хмурясь, не оглядываясь через плечо и ничуть не понижая голоса, начинает травить забористые анекдоты из жизни Сталина и компании. Ты даже не подумал тогда, что тебя вполне могут принять за сексота-провокатора и тут же легко, без малейших угрызений совести заложить — и что в таком случае станется с твоим' удовлетворением от изобретательно сконструированной хохмы?

Тебе очень хотелось посмотреть на то, как вытянутся лица попутчиков — нет, какая ты все-таки был скотина, нашел удовольствие — наслаждаться- чужим страхом. И ведь почти шагнул за эту черту, предвкушал уже эмоциональный подъем, возбуждение от осознания себя Повелителем Миров, Олимпийским Божеством, стоящим над людьми, над моралью, над любой авторитарнейшей властью. Но вмешался Корпус, и это остановило тебя.

…Он купил билет, устроился в купе, он дождался, когда попутчики сначала робко, затем увереннее начали знакомиться друг с другом. Завязался уже скучный разговор о каком-то прокатном стане и социалистических обязательствах, и Вячеслав открыл было рот, чтобы наконец всласть повеселиться, как вдруг дверь в купе рывком отъехала в сторону, и очередь, выпущенная без прицела из ручного пулемета, швырнула, разбросала пассажиров; и в ту же секунду мир вокруг — Вячеслав воспринимал это сквозь пелену болевого шока — стал сминаться, скручиваться в жгут; и поплыли, обесцвечиваясь на глазах, углы измерений; и солнечный свет за окнами вагона померк и скоро погас совсем. Кто-то успел пронзительно крикнуть, но крик этот неожиданно огрубел, растянулся тягуче и басовито, как голос певца на пластинке, если остановить проигрываемый диск.