Примечание автора

Однажды мы с мужем, Марио Милошевичем, оказались в пансионе для работников искусств в штате Аризона. Каждую ночь я просыпалась, уколовшись о колючку от кактуса, и как-то утром сказала:

– Чувствую себя, как принцесса на горошине!

А Марио предложил:

– Пусть лучше будет «городская сеньорита и колючка от кактуса».

Я рассмеялась, и история о городской сеньорите и колючке от кактуса начала складываться в голове сама собой. Однако я не стала изображать свекровь злодейкой. Больше всего мне понравилась мысль превратить ее в трикстера – пусть даже «отставного». Благодаря ее «трюку», необузданные характеры обеих героинь и сумели прийти к согласию.

Блюз черного камня

Блюз черного камня

[125]

Он бежал. Несся над залитым солнцем океаном, прыгая с тучи на радугу, с радуги на тучу, ухмылялся от уха до уха, видя, что его никому не догнать, но вдруг кто-то подошел к нему, улыбнулся самым надменным манером и сказал:

– Проснись! Вставать пора!

– Брысьтсюда, – буркнул он, выглянув одним глазком из спального мешка.

Подошедшая воображала оказалась красивой молодой женщиной с кожей цвета глубочайших морских глубин и волосами, черными, будто темнейшая из ночей. Причем – совершенно голой. И Стриту это непременно пришлось бы по нраву, не будь ее улыбка такой обидной.

– Пора вставать, Трикстер, – повторила она.

Стрит встряхнулся и сел. Если в укрытии вправду гость, дело – сквернее некуда, но, по крайней мере, эта воображала, явившаяся к нему во сне, исчезнет.

Вот только она и не думает исчезать. Она – здесь, в его комнате. Или же, точности ради, в кладовой на задах Дюпри-билдинг, битком набитой картонными ящиками «Хай Джонз Гуд Лак Лаун» и «Гарден Спрэй». В реальности на ней – кроваво-красная куртка, лиловые джинсы и невысокие серые сапожки, голова выбрита, кожа темна всего-навсего как чернослив, но улыбка столь же надменна и обидна, как во сне. Для той, кого он никогда в жизни не встречал, выглядит поразительно знакомо. Может, просто улыбка ее кого-то напоминает? Но кого? Этого Стрит припомнить не мог. Хотел было сказать что-нибудь колкое, но с языка сорвалось только:

– А?

Девица улыбнулась еще обиднее.

– Ага. По утрам ты всегда отличался особой любезностью.