И тогда Кирилл понял, что Ника и ее друзья снова ушли на Ту Сторону.

– Нет, – говорит он брахо Ивану, – я не знаю.

– Она ведь не одна? – спрашивает учитель. – Она со своей группой, да?

– Да, с друзьями, – отвечает Кирилл и вдруг понимает, что «своя группа» – это вовсе не те, с кем занимаешься фридыхом, а те, кому очень доверяешь. И значит, брахо Иван имел в виду, что если у тебя такой группы нет, ты никогда не сможешь по-настоящему постичь фридых.

У Ники есть такая группа. Гоша, Марина и Лёва.

Кирилл и сам хотел в нее попасть – но нет, не смог.

– Хочешь знать, почему я спрашиваю? – говорит брахо Иван. – Я спрашиваю, потому что Ника – самый талантливый ученик, какой у меня когда-либо был. Возможно, тот ученик, которого ждет любой учитель, – ученик, который оправдает всю жизнь учителя. Ей очень многое дано, Кирилл. И поэтому я за нее тревожусь, – и задумчиво добавляет: – Не знаю, понимаешь ли ты, до чего это необычно – встретить такого человека, как твоя одноклассница…

Брахо Иван замолкает, и Кирилл тоже молчит, поскольку больше всего ему хочется ответить, что он понимает, что он это понял с первого дня, когда увидел Нику. Да, Ника невероятный, необычный человек – и, видимо, поэтому каждый раз, когда он думает о ней, внутри поднимается теплая дрожь, как при «дыхании саламандры».

Но последние две недели сквозь нее все упорнее пробивается тревога – холодная, как снег проклятого Белого моря, куда уехала Ника.

Часть вторая Вглубь

Часть вторая

Вглубь

1

Вью-Ёрк не изменился. По-прежнему высятся сияющие огнями параллелепипеды небоскребов, по-прежнему рекой бурлит многолюдная толпа, невольно вызывая в памяти законы гидродинамики. Впрочем, в воде не различить отдельных молекул, а здесь глаз цепляется то за того, то за другого прохожего: вот деловито спешит мужчина в строгом костюме, вот цокает каблуками девушка в короткой юбке, вот проходит, обнявшись, парочка.

И все они мертвые, если не считать четырех молодых людей, не по сезону одетых в теплые свитера и зимние штаны с начесом. Прижавшись к витрине, они задрали головы к вечернему небу Вью-Ёрка, где неоновые огни реклам зазывают на фильмы и спектакли, о которых Лёва никогда не слышал. Даже названия не может перевести – хотя вроде бы неплохо знает инглийский. Ясно только, что шоу – это «зрелище», а остальные слова вспыхивают и гаснут, не поддаваясь переводу.

– Смотри, – говорит Марина, показывая пальцем на красно-зеленые всполохи очередной рекламы. – «Истэндская история», круто!

Ну да, думает Лёва, вот кто знает инглийский как надо! В Академии должны хорошо учить.