Когда Жюль увиделся с Ричардом в следующий раз (холодным днем, когда дождь с ветром ломились в окна и шумели, раскачивая голые ветви деревьев), он спросил: чем объяснить, что Ричард набрасывался на такие разные стили и эпохи в живописи?

– Я пытался раздвинуть свои собственные рамки, – проговорил Ричард, подумав с минуту. – Нет, это все банальная чушь. Я работал, полагаю, чтобы обучить себя и своих клиентов заодно. Я все больше и больше склонялся к смертельному единообразию… а ничего больше они и не знали.

Жюлю показалось, что Ричард чересчур суров к себе, но он удержался от замечаний. Ведь кто такой был Жюль, чтоб советы давать? Как ни подбадривал его Ричард, Жюль знал, что художник он никакой. Никогда не приходилось ему решать, достаточно ли он смел или откровенен, погружается ли в глубины или достигает вершин нового опыта или попросту механически повторяет свои последние находки, словно были они наисвежайшим блюдом.

– К чему вы склоняетесь? – спросил Жюль вместо этого. – Вы и ваши клиенты?

Ричард обнажил зубы в том, что можно было бы принять за улыбку. Он пристально разглядывал Жюля.

– Тебе любопытно знать?

Жюль дернул кадыком и кивнул.

– Еще как, – прошептал он.

– К порнографии, Жюль. Если свести воедино, то это ничуть не больше, чем дешевая, подлая порнография.

Жюль, говоря правду, был весьма высокого мнения о порнографии. Он был убежден, что, выполненная с тщанием, она не может быть ни дешевой, ни подлой. Для Жюля она была надежным спутником, силой, дарующей свободу. В самом деле, за время, проведенное в этом доме, он испытал определенную гордость, на деле применив ее уроки в спальне наверху. Только он понимал по пристальному взгляду и волнению Ричарда, что тем владеют иные чувства.

– Я могу это увидеть? – спросил Жюль, когда Ричард, похоже, уже пришел в себя. – Мне действительно любопытно. Хотелось бы самому судить.

Чтобы убедить, потребовалось, разумеется, побольше этого, однако не настолько, как можно бы подумать.

Ричард пошел впереди, направившись через кухню вниз, к себе в студию. Когда Жюль добрался до последних ступеней длинной лестницы в подвалы дома, Ричард нетерпеливо, будто угорелый почти, поджидал его, покачиваясь с мысков на пятки.

Жюль прежде лишь поглядывал вниз с верхних ступенек, он никогда не спускался так далеко вниз. Из кухни половые балки скрывали все, кроме небольшой площадки, залитой цементом, а скудное освещение лестницы не проникало далеко. Сейчас, когда он сошел с лестницы и глаза его привыкли к темноте, в нем укрепилось ощущение большего простора. Они стояли посреди пространства, более широкого, чем Жюль мог себе представить. Высились опоры (трудно сказать, сколько их было), сложенные из черного кирпича, по-видимому, очень древнего. Ближайшие образовывали углы квадрата возле лестницы. За этими опорами Жюль ясно различал еще восемь, те выстроились в форме квадрата побольше. На каждой из этих двенадцати опор крепилось по четыре подсвечника, с которых веревками свешивался расплавленный воск свечей, горевших слабеньким голубоватым пламенем.