Мы пробираемся поближе к поселку. Счастливый Прыгун скачет по кустам, время от времени выбегая, чтобы потереться мордой о песок и поскулить.

— Ункария опушенная, — ставлю я диагноз, осматривая заросли кактуса, к которым, как сейчас узнал мой спутник, лучше не приближаться. — Тебе что, взрослые не рассказывали про его шипы?

— Не-е-а. Мы должны кое-чему учиться на собственном опыте, мистер Полночный. — Прыгун чихает и расплывается в идиотской ухмылке.

— Ну что ж, вылезай из чащобы и держись поближе ко мне. Так ты сможешь научиться чему-нибудь действительно полезному.

Он в один прыжок оказывается рядом и отныне держится поблизости: так близко, что я вижу, как он снова опускает свою любопытную морду, принюхивается и принимается жевать какое-то неопознанное насекомое, аж за ушами трещит. Хорошо, что я не позавтракал: меня бы точно сейчас стошнило. Я не брезглив по части неприглядных сторон жизни, и многое мне приходилось есть сырым, но жучки — это уж слишком.

Да, теперь я понимаю, что денек предстоит долгий. Но пока мы по-пластунски ползем к достроенным домам, безграничная восторженность Счастливого Прыгуна затмевает некоторые из его не столь привлекательных качеств.

— А что это за цветные каньоны, мистер Полночный? — спрашивает он.

Мне по душе его почтительность.

— Это дома, Прыгун. Модернистские особняки для праздных людей, у которых уйма денег, и они стремятся выглядеть канифоль (люблю, знаете ли, поучить молодежь французскому).

— Логова, мистер Полночный?

— Да, верно… и логова, и спортзалы, и бары, и кухни, оборудованные по последнему слову техники.

Прыгун — сельский паренек — хмурится, выслушивая мой подробный перечень удобств. Но потом снова ухмыляется:

— Логова. А детеныши там есть?

— Конечно. Большие, маленькие, любые.

Его лоб снова стягивают морщины раздумья.

— А эта зелень вокруг их логовищ… это какая-то особая вода? Для защиты?

— Нет, парень. Это ров с лучшей бермудской травой. Ее доставили сюда, чтобы людям было мягко ступать босыми ногами, а потом подрезали, чтобы удобней было играть в гольф.

— Она растет, а потом ее подрезают?

— Да, знаю, звучит странно.

— Можно мне по ней пройтись?