Железнодорожник проснулся в ужасе. На его груди сидела Отрада; мордочка ее была в паре сантиметров от его лица, и она мурлыкала громко, как дизельный мотор. Он схватил кошку обеими руками и швырнул ее через комнату. Она с глухим стуком ударилась о стену, затем упала на пол и проскребла когтями по полу. Она поспешила к окну, шмыгнула в дверцу и оказалась на крыше крыльца.
Еще минут десять его сердце бешено колотилось, и потом он долго не мог заснуть.
За вами вечно кто-то охотится. Тем днем в закусочной, когда Железнодорожник решил сделать передышку и сидел на стуле перед вентилятором у окна, потягивая воду со льдом, Котрон вышел из своего кабинета и положил руку ему на плечо — на то, что время от времени еще побаливало.
— Ну и жара тут, а, приятель?
— Да, сэр. — Железнодорожник был на десять или двенадцать лет старше Котрона.
— И куда только катится мир, — промолвила Мейси в пустоту. У нее на стойке лежала раскрытая газета, и она пробегала глазами заголовки. — Смотрите, что пишут: какой-то мужчина стянул бриллиантовое кольцо прямо из-под носа у продавщицы из «Мерриамс Джуэлри».
— А я это уже читал, — сказал Котрон. И прибавил через мгновение: — Какой-то белый, так?
— Ага, — вздохнула Мейси. — Должно быть, какой-нибудь голодранец из лесов. Один из тех бедняков, которым не посчастливилось получить христианское воспитание.
— Его поймают. Таких людей всегда ловят. — Котрон оперся на косяк своего кабинета и сложил руки над животом. — Мейси, — сказал он, — а я тебе говорил, что Ллойд — наш лучший из поваров в буфете с 1947 года? Лучший из
— Да, я слышала, как вы говорили это.
— То есть интересно ведь, чем он занимался, пока не приехал сюда. Может, работал поваром в разных буфетах Атланты? Тогда, наверно, мы бы о нем слышали, да? Если подумать, Ллойд никогда мне особо не рассказывал, где он был, пока не появился у нас в тот день. А тебе рассказывал, Мейси?
— Не припомню такого.
— Не припомнишь, потому что он и не говорил. Что скажешь, Ллойд? В чем дело?
— Времени болтать нет, мистер Котрон.
— Времени болтать нет, Ллойд? Ты что, дуешься на нас? Мы мало тебе платим?
— Я этого не говорил.
— Потому что, если тебе тут не нравится, мне будет очень жаль расстаться с лучшим белым поваром в буфете, какие были у меня с 1947 года.
Железнодорожник поставил пустой стакан и нацепил бумажный колпак.