– Никодима здесь не было. Он был в Нью-Йорке. А остальные, включая всех смертных, кто работал в ресторане, успели выбежать до того, как огонь поглотил здание. – Она слабо улыбается. – Даже Туссен спасся, не покалечившись, хотя теперь бедный питон отказывается выползать на свет, как бы его ни зазывали.

Во мне поднимается гнев, горячий и быстрый, а затем резко обращается льдом в моих венах. Я вспоминаю о пожаре, что отнял у меня мою сестру Эмили. Братству стоило дважды подумать, прежде чем совершать подобное.

– А Джей? – спрашиваю я осторожно.

– Мэделин освободила его из серебряной клетки. – Ее грустная улыбка становится шире, глаза сияют. – С тех пор мы его не видели, хотя подозреваю, что он до сих пор в городе. Наша семья укрылась в отеле «Дюмейн». Ифан позаботился о том, чтобы туда не мог войти никто, кроме нас.

– Зачем Братству совершать подобное? – спросила Селина, ее голос дрожал.

– Как Падшие, так и Братство искали причину для нападения на протяжении десятилетий, – говорю я. – Если бы не это, произошло бы что-нибудь другое. – Я иду вперед, распинывая кирпичи и наблюдая, как половина из них тут же рассыпаются в пыль. Я знаю, что мне теперь делать, уверенность наполняет меня. Я выпрямляю спину, мои глаза сверкают. – Сейчас самое главное, что никто из членов нашей семьи не пострадал. «Жак» можно восстановить. Однако больше я не потеряю никого из тех, кого люблю.

Одетта кивает и прячет руку в перчатке, запачканной алыми слезами, в карман.

– Я прихожу сюда каждую ночь. Вероятно, потому что все еще надеюсь найти что-нибудь среди обломков. – Она шмыгает носом. – А может, это просто оправдание.

– А Братство?

Одетта озирается по сторонам.

– Должно быть, так они решили отомстить за Антонио Гримальди, который погиб на кладбище той ночью.

– И они с тех пор больше не нападали? – продолжаю напирать я.

Она качает головой.

– Никого из них не видели здесь со дня пожара. – Ее ноздри гневно раздуваются, когда она добавляет: – Поверь мне, я проверяла.

Я снова пробегаю глазами по руинам, пытаясь найти что-нибудь необычное. Однако все, что попадается мне на глаза, это обгорелые портьеры, лохмотья дорогих скатертей, почерневшие от дыма, и стеклянные осколки, сверкающие в свете луны.

Селина останавливается у обломков хрустальной люстры, латунь почти полностью расплавилась, а уцелевший хрусталь покрылся сажей.

– Когда я впервые оказалась в этом ресторане, я подумала, что здесь живет магия, – говорит она.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.

– Мне казалось, будто я шагнула в другой мир.

Одетта кладет голову Селине на плечо, ее черные глаза печально блестят.