Шахматная фигура. Часть игры. А игра всегда подразумевает обман.

Селина наклоняется за листком белой бумаги. Я остаюсь неподвижным, когда она выпрямляется и с любопытством смотрит на записку.

– Mon petit lion, – читает она, – наша семья оставила меня в огне. Считай, я вернула долг. – Селина замирает, а затем ее глаза в ужасе распахиваются. – Если ты хочешь снова увидеть нашего дядю, сможешь найти нас на палубе «Миссисипи Краун Джевел». Всегда твоя, при жизни и в смерти, Эмили. – Шок отражается на ее лице. – Эмили? – выдыхает она. – Разве это не твоя…

– Сестра, – говорю я, и у меня начинает кружиться голова. Я забираю у Селины письмо, ощущая, как кровь пульсирует в моем теле. – Моя сестра, – бормочу я, еще раз перечитывая записку. – Моя сестра.

«Mon petit lion». Мой маленький львенок. Я ненавидел это прозвище. И только Эмили когда-то так меня называла.

Одетта недоверчиво трясет плечами.

– Comment est-ce possible?[113] – спрашивает она.

Я таращусь на руины своего сожженного дома, но перед глазами у меня мелькают совершенно другие картинки. То, что с нами произошло за последние несколько месяцев, теперь не кажется случайным. Все происходит по какой-то причине. Убийства, которые приписали Найджелу, всегда происходили на причале рядом с рестораном «Жак». Нападение на Селину в соборе Сен-Луис. И как мы удивились, узнав, что наш долговязый брат, любитель карточных игр Найджел Фитцрой, спланировал все в одиночку.

Может быть, здесь вовсе не было ничего удивительного. Может быть, во все это мы просто не верили.

Шахматная фигура. Игра. Обман.

– Мой дядя обожает шахматы, – говорю я, и слова оседают пеплом у меня на языке. – Он учился играть в шахматы веками.

– Да, он как-то сказал мне то же самое, – говорит Селина. – Во время бала-маскарада.

– Я никогда с ним не играю, и он никогда не предлагает мне с ним сыграть. Однако он когда-то играл с Эмили. Даже будучи маленькой она была одаренной. И все равно она обыграла его лишь раз. За неделю до того, как погибла… – Мой голос умолкает, и повисает тишина.

Одетта зажимает рот руками.

– Mon Dieu[114], – шепчет она. И я знаю, она тоже все поняла.

– Бастьян, что произошло? – спрашивает Селина. – Ты никогда не рассказывал мне, как она погибла.

– По моей вине, – говорю я опустошенно. – Когда я был маленьким, я любил играть с солнечным светом. Любил преломлять лучи света хрустальными фигурками, которые находил в доме. Я собирал хрусталь, даже фрагменты люстр. В солнечный день я составлял их вдоль стены, чтобы появилась радуга. Отец всегда меня ругал за эту игру, постоянно говорил, что в один прекрасный день я устрою пожар. Но я его не слушал, и никто мне не запрещал играть. Даже мальчишкой я получал все, что хотел и о чем просил, обо мне все всегда заботились.