Затем дверь в мою спальню открылась, и к нам вошла Тания.

— Пожалуйста, не делай этого, — взмолилась реальная я, потому что знала, зачем она здесь. Они думали, что я никогда не смогу с этим справиться, и поэтому она пришла, чтобы стереть всё.

Блейк просто стоял в стороне, наблюдая за Танией и плачущей Еленой. Тания начала заверять, что я ничего не вспомню. Что я буду считать своего отца добрым, любящим человеком, каким он всегда и был. Я заметила Герберта, застывшего на пороге, но он тут же ушёл.

Десятилетняя Елена перестала рыдать, закрыла глаза, и Тания ушла.

Тело девочки вздрагивало каждые несколько секунд от всхлипом. Последствия сильной истерики.

Блейк подошёл к моей кровати и лёг рядом. Он начал напевать что-то. В глазах моей маленькой версии всё ещё стояли слёзы, когда она закрывала их.

Я помню его лицо в тот день на репетиции его группы, когда призналась ему, какие чувства вызывают во мне его песни. У него тогда была понимающая улыбка, потому что он знал, как давно я знаю его голос.

Вот почему у меня такая реакция на его песни. Видимо, он неоднократно пел мне, пока я ещё могла видеть и слышать его.

Я заплакала, осознав, какой дурой была, когда считала это всё каким-то дурацким заклятьем.

Нет, это не чары. Он знал меня лучше, чем я сама себя. Он всегда был рядом. Бекки оказалась права: вот почему они так менялись после того, как очнулись. Это не было внезапным, мгновенным появлением чувств под действием магии, как я полагала. Это была связь, создаваемая годами, которую невозможно разрушить. Они были нашими невидимыми спутниками, которых мы не замечали столь долго, и вот почему, когда связь сформировалась, они не хотят ничего, кроме как быть с нами. Потому что мы годами их не видели и не слышали.

Картинка снова поменялась, теперь мне уже было тринадцать.

Маленькая я ругалась с Гербертом. Он заставлял меня, то есть её, поехать с ним. В тот раз он был особенно обеспокоенным, и я не знала почему.

Я осталась в этом воспоминании на два дня: смотрела, как мы уезжаем, ищем новое место. Тринадцатилетняя Елена всё время называла его параноиком. Я помню, как возненавидела тогда новую школу.

В первую ночь Блейк и Герберт смотрели новости, пока я делала домашку на кухне в новом доме.

— Нет, Елена, — сказал Блейк, заглянув в мою тетрадь. — Y равен восьмидесяти пяти.

Я улыбнулась, наблюдая за ним. Он пытался помочь мне с домашним заданием, даже когда я не могла его услышать.

Он покачал головой, осознавая всю безнадёжность своего положения.

Как вдруг что-то по телику привлекло внимание их обоих. Убийство. Папа увеличил громкость.