— Обязательно. И Милку кликни, пусть поесть принесёт что осталось. С утра во рту крошки не было.

Конюх собирался было что-то ответить, но братья уже шли в дом.

— Луж нет, — задумчиво пробубнил Юрий, глядя себе под ноги, но сотник нерасслышал, торопливо поднимаясь на крыльцо.

В просторной гриднице было светло от многочисленных светильников. За покрытым белой льняной скатертью столом сидели трое. Отец Никон с матушкой Фотиньей играли в шахматы, Ефросинья читала книгу. Чуть дальше у стены на лавке за вязанием расположились Ретка, рядышком с ней сидела бывшая ключница Ефимья. Каспер дремал под столом в ногах у Фроси.

— Мне определённо нравится, что королева может так далеко и разнообразно ходить, а ещё и кости бросать не нужно, чтобы количество ходов за раз определять, — задумчиво глядя на доску, поделилась впечатлениями мать Фотинья.

— Тем не менее тебе мат, — заключил отец Никон, пододвигая ладью.

— Ну что ты за человек! — притворно вздохнула монахиня, уперлась руками в подлокотники стула и повела затёкшими плечами. — Сознайся, ты просто не можешь проигрывать. Это твой дар и твоё проклятье.

Игумен изобразил кривое подобие улыбки, но на замечание никак не ответил, наоборот, он повернулся к Фросе и как бы между прочим спросил:

— Так на чем ты там остановилась? Читай дальше.

Ефросинья, уже успевшая мысленно дочитать небольшую книгу до конца, пробежалась глазами по тексту, вспоминая, где она перестала читать вслух.

— Вот, слушайте: «…встретили меня послы от братьев моих на Волге и сказали: «Поспеши к нам, и выгоним Ростиславичей, и волость их отнимем; если же не пойдешь с нами, то мы — сами по себе будем, а ты — сам по себе». И ответил я: «Хоть вы и гневаетесь, не могу я ни с вами пойти, ни крестоцелование преступить[3]». — Фрося замолчала, задумчиво посмотрела на игумена. — А ты Владимира Мономаха видел?

— Нет, я не настолько старый, — усмехнулся священник.

— Да, и какого же ты года рождения?

— Дождливого, — в очередной раз ушел от ответа гость.

Фрося сощурила глаза и понятливо перевела тему:

— Интересно, он отказался от похода действительно потому, что чтил Любичское соглашение или по каким иным соображениям?

— Какое соглашение? — удивленно переспросила мать Фотинья.

— Любичское, — раздался от двери уставший голос. Все резко повернулись. В проёме, опершись о стену, стоял сотник Давид. — То самое, на котором решили, что пусть каждый держит вотчину свою, и то самое, на котором исключили род Святославовичей из наследников Киевского стола.

Пес вылетел из своего укрытия и заливисто залаял, силясь укусить хозяина дома за кожаный сапог.