Время отныне ничто, время – ветер. Я едва ощущаю его, когда оно проносится мимо порывом.
Снаружи горы снега. Значит, на дворе январь или февраль.
Сколько бы я ни оставалась тут, я задерживаюсь. Перемена случается быстро или попросту незаметно: вот Сельский Дом мне родной, скрипит половицами, как в детстве, точно любящая старушка с артритом, а вот я уже сирота.
В доме всюду эхо.
В голове рождается мысль.
Меньше часа уходит на сборы: запаянные пакетики с едой из подвала, карты, зажигалки и прочее – облачаюсь в биокостюм, и вот я уже снова в лесу. Тут, среди братьев и сестер деревьев, мне уютнее, чем где бы то ни было за последние недели, дни, а то и месяцы.
Есть в лесу что-то такое, что заставляет вспомнить поэму, которую я прочла над могилой папы. Вся в земле, выкопав яму в полу, я сквозь слезы пыталась прочесть Уитмена. Это был старый папин томик «Листьев травы». Ничего оригинальнее в голову не пришло.
Маму я похоронила много лет назад, и у меня было полно времени залечить эту рану и жить дальше, но при виде свежего холмика в погребе я вспомнила, что в этой Жизни она умерла всего несколько недель назад, и от этого тоска лишь многократно усилилась. И вот я читала над обеими могилами, поражаясь благу периферийных подстроек и лет, что я спасала родителям жизнь, хотя это и стоило мне места рядом с ними…
– «Ни жизнь, ни земля не дали тебе того, чего молча желал ты. Ну так вперед, Странник, плыви, ищи, и найдешь».
Вот тогда-то я и увидела ее.
Следующую поэму в сборнике. Я читала ее прежде, годы назад, в свою первую ночь в доме, когда в одиночестве искала компанию себе на страницах книги.
– «От известного куда им вести еще, – обращаюсь я к братьям и сестрам деревьям, бредя по лесному дому, – как не в Непознанное?»
Нико
Нико
– «От жизни куда им вести еще, как не в Смерть?»
В первую ночь, после заката, – после долгой, тяжелой работы, когда она при помощи мачете перерубила веревку, на которой повесился Архитектор, и устроила на первом этаже бардак, а после похоронила хозяина за домом, – она спустилась в подвал в поисках перекуса и там уставилась на каменную стену, смотрела на нее так долго, что стала различать контур приведшего ее сюда круга, а позже, приняв первый в своей жизни горячий душ и размышляя о музыке и сексе, о горячем душе и путешествии во времени, подумала: «Прошла неделя».
Нико лежала на самой, наверное, удобной в мире кровати и смотрела на заглавие этой поэмы.
И как она прежде умудрилась ее не прочесть? Разве папа не говорил о ней? Нико запомнила бы, ведь это была одна из тех редких поэм, которые заставляют поверить в то, что автор – ни много ни мало оракул и ему открыты твои тайные помыслы, закоулки твоей души, а твое уродство под его пером превращается в красоту.