Питер тем временем подошёл к чугунным воротам с узором из затейливых завитушек. Помахал рукой охраннику, при его приближении вынырнувшему из будки рядом со входом, и, приникнув к самым прутьям, перебросился с ним несколькими словами.
Чуть позже охранник уже отпирал калитку и, вручив Питеру связку ключей, с безмятежным видом спешил по направлению к набережной.
– Что ты с ним сделал? – подозрительно осведомилась я, когда Питер отворил пассажирскую дверцу и галантно подал мне руку.
– Внушил непреодолимую усталость от работы, оно же желание плюнуть на всё и немного отдохнуть. И заодно, конечно, доверие к себе. Подарил человеку час перерыва. Сказал, чтобы шёл и веселился, а сюда возвращался к половине десятого. – Дождавшись, пока я выйду, Питер щёлкнул кнопкой сигнализации, закрывая мобиль. – Вообще башня открыта для посещений, но не в праздники Колеса.
Я смотрела, как он запирает калитку, прежде чем повести меня к двери башни.
– Ты же можешь внушить любую эмоцию, верно? – спросила я, пока мы, взявшись за руки, переплетя пальцы, поднимались по почти бесконечной винтовой лестнице. Довольно пошарпанной, надо сказать – внутри башня впечатляла не так, как снаружи, хотя стены с облупившейся известкой неплохо гармонировали с исцарапанными каменными ступенями.
– Любую, которая хорошо известна мне самому, – подтвердил Питер.
– Просто подумала, что ты мог бы внушать людям, предположим, страх. Но вместо этого всякий раз, сколько я видела твой дар в действии, внушаешь им симпатию.
– Ласка лучше палки. Любовь сильнее страха. Подумай сама, ты знаешь больше историй о том, как люди преодолевали свои страхи во имя любви, или о том, как они из трусости бросали любимых умирать? О людях, которые не умели плавать, но кидались в воду и спасали тонущего ребёнка, или о тех, кто топтался на берегу, слушая его крики?
– Может, дело просто в том, что люди не слишком любят грустные истории. Таких и в жизни хватает.
– Людям хочется верить в сказки. И в любовь. Но поверь мне, Лайз, – сказал Питер почти печально. – Я знаю силу тех или иных эмоций лучше кого бы то ни было. Любовь стократ сильнее ужаса.
– И страшнее, ведь она – многоликое чудовище?
– Потому и сильнее. При столкновении этих двух чудовищ ужас сбежит, поджав хвост.
Мы наконец вышли на смотровую площадку, огороженную чугунным кованым парапетом. Морской ветер бросил волосы мне в лицо – и я поняла, почему Питер говорил о первом ряде балкона: площадь с костром, на которую я заглядывалась днём, теперь расстилалась прямо под нашими ногами. Справа коралловое солнце медленно погружалось в пастельное море; передо мной пестрели кубики домов, остроконечные крыши храмов, сверкающие цепочки фонарей, тянущихся через весь город. Отсюда Ахорк казался картинкой из книги сказок, произведением кукольных дел мастера, залитым лучами сливового заката.