Ритуалы вызова проводили в полночь по той же причине, по какой боги откликались лишь в ночи великих праздников. Пограничные дни, пограничное время, стиравшее грань между мирами. Дождавшись, пока до полуночи останется минута, я сунула графон в карман; направила указательный палец на пиалу у своих ног, шепнула «спарк дортэн», и от слетевшей с руки магической искры эфирные масла вспыхнули жёлтым пламенем.
«спарк дортэн»
Я вытянула руку с рубином, держа его перед собой так, чтобы огонь в пиале оказался под моими пальцами. Сжала ладонь, забывая о том, что в ней катализатор, необходимый для призыва существ из потустороннего мира, – такой же, как таволга, колыхавшаяся на ветру за моей спиной, такой же, как все травы, порошки и масла, которые я смешала в пиале.
Сейчас я держала в руке сгусток чистой энергии, упруго пульсировавший в моём кулаке.
Тепло магической печати согрело кожу от предплечья до запястья одновременно с тем, как серебристые линии трикветра под ногами вспыхнули мягким белым светом.
– Ахорк эйену, льом хан ту, эн Диа Дарха, Тэрна Тромлиэ, Тиэрна эн Хант Вульдс…
Ахорк эйену, льом хан ту, эн Диа Дарха, Тэрна Тромлиэ, Тиэрна эн Хант Вульдс…
Слова заклятия слетали с языка, но в мыслях звучал перевод. «Я взываю к тебе, Тёмный Бог, Повелитель Кошмаров, Властелин Дикой Охоты»… Заклятие было длинным, длиннее, чем любое из тех, что я когда-либо произносила, – но я запомнила его. Принцип не отличался от всех других заклятий: сперва заучить формулировку на обычном харлеровском наречии, следом перевести её на язык Сущей Речи. Языка, на котором даже фейри с Эмайна не говорили, только боги, ведь каждое слово меняло ткань реальности. Другой студентке, окончившей второй курс колледжа, трудновато было бы сотворить то заклятие, что творила я, – нужного словарного запаса просто не набралось бы, – но мама учила меня Сущей Речи, когда я ещё не закончила школу.
«Я взываю к тебе, Тёмный Бог, Повелитель Кошмаров, Властелин Дикой Охоты»…
– Бемэ хэннинт э хинью ле до грэста. Хейль мо гли, эгс, мата шэ э вэйр до холь, фрэгур эн глиэх!
Бемэ хэннинт э хинью ле до грэста. Хейль мо гли, эгс, мата шэ э вэйр до холь, фрэгур эн глиэх!
…«судьба моя будет определена милостью твоей. Внемли же моему зову, и, если будет на то твоя воля, ответь на призыв»…
…«судьба моя будет определена милостью твоей. Внемли же моему зову, и, если будет на то твоя воля, ответь на призыв»…
Трикветр на земле уже сиял так, что слепил глаза, заставив меня зажмуриться. Рубин в ладони нагрелся так, словно огонь полыхал не под ним, а в нём.