Лугнасадская ночь, как и следовало ожидать, хранила молчание.

Злые обидные слёзы жгли глаза, когда я сделала шаг, покинув центр трикветра. Постояла какое-то время, надеясь, что этого от меня и ждали, что сейчас всё же вынырнут из темноты, или засмеются, или протянут когтистые руки… но ничего не произошло.

Прикусив губу – по ощущениям почти до крови, – я резко вскинула руку вверх: соткавшийся над головой волшебный огонёк взмыл в звёздное небо, чтобы медленно, подобно сигнальной ракете, опуститься обратно к моему плечу.

В последний раз оглядевшись, физически чувствуя во рту горький вкус поражения, я перешагнула границу трикветра и побрела навстречу свету знакомых фар.

– Почему так быстро? – спросил Эш, когда я села в мобиль.

– Ничего не вышло, – едва слышно выговорила я, откинувшись на спинку сиденья и потирая обожжённую руку. – Он… он не откликнулся.

Никто ничего не сказал. Эш молча порулил обратно к городу, Рок сочувственно взглянула с переднего сиденья, а Питер лишь обнял. Тепло, успокаивающе – но мне не стало ни тепло, ни спокойно.

Я упустила последнюю возможность остановить весь этот кошмар. Я подвела всех, кого ещё могла подвести. Я.

И никто другой.

* * *

– Фоморски хочется выпить, – сказал Питер, стоило нам войти в дом.

– Вот ты и пей, – кинув ему ключи, холодно бросил Эш. – Пойду развеюсь.

Я следила, как брат выходит наружу, к отзвукам и отблескам неугасающего праздника.

За всю дорогу всего один раз я поймала взгляд брата в зеркальце заднего вида. В синих глазах маленького тилвита стыло… осуждение? Разочарование? Я даже не знала, что страшнее.

Чем бы это ни было, Эш прав. Я не спасла нашу мать. Что бы мы теперь ни придумали – если вообще придумаем, – мама до этого момента уже не доживёт.

– Я за ним присмотрю, – негромко проговорила Рок, скользнув к двери следом за Эшем. – Заодно проветрюсь, подумаю, что нам дальше делать.

– Идём, – велел Питер, как только мы остались одни, и повёл меня к лестнице на второй этаж. – Тебе нужно поспать. Утро вечера мудренее.

Ноги я переставляла машинально, невидяще глядя в пол. И даже когда меня усадили на кровать в отведённой мне спальне, непрерывно прислушивалась к звенящей пустоте в голове, где лишь бренчали отравленными стекляшками обвинительные слова.

Ошиблась. Не сумела. Не спасла. Не…

Я почти пропустила момент, когда меня сгребли в охапку, затаскивая на кровать с ногами – и, прижав спиной к стене, впились ртом в мои губы так, что мне стало почти больно.