…и тут я вспоминаю трикветр, сияющий белым светом, и
– Это кошмар, – выдыхаю я. – Это не по-настоящему! Видение, просто видение!
Боль и тяжесть мужского тела исчезают, стоит мне произнести последнее слово. Тут же оказывается, что я не лежу, а стою с закрытыми глазами.
Когда я открыла их, то всё ещё была на перекрёстке, в сердцевине трикветра, линии которого светились неяркой ровной белизной. Рубин в опущенной руке давно остыл, вокруг клубились клочья тумана, льнувшие к тонкой высокой фигуре, застывшей передо мной. Длинные одежды незнакомца походили на мантию, сотканную из небесной черноты над моей головой; он шагнул ближе, прорезая туман, – и я наконец разглядела кожу цвета белого пепла, тонкие черты длинного лица, обсидиановый блеск волос, глаза, сиявшие янтарным огнём.
– Да, дитя. – Узкие бледные губы незнакомца исказила улыбка, беспощадная и острая, как клинок. – Это было лишь видение.
Опомнившись, я согнулась в торопливом поклоне – и запоздало выдохнула:
– Благодарю тебя, о великодушный Донн, Повелитель Тьмы.
Тёмный бог разглядывал меня так, как смотрит на редкую бабочку коллекционер, приготовивший булавку.
– Выпрямись, дитя. – Вокруг раскинулись зелёные поля, купавшиеся во тьме первой августовской ночи, но его голос звучал шелестом ветра в умирающей листве. – За что же ты благодаришь меня?
Я послушно подняла голову:
– За то, что соизволил откликнуться на мой призыв.
– Ты совершила ритуал по всем правилам в надлежащую ночь. Ты согласна была заплатить нужную цену. Отчего же мне не откликнуться?
Высокий, гибкий, как тростник, он был прекрасен острой, беспощадной красотой пожара, смерча, падающей звезды – зрелища, которым лучше любоваться издали. Он был похож на человека – и каждой чертой, движением, взглядом бесконечно непохож. Я не видела его ног, но готова была поклясться, что там, под длинными полами тёмного плаща, они не касаются земли, и вокруг него…
Я почти видела чёрное марево, преломляющее свет в сантиметре от его тела.
– Я боялась, что ты сочтёшь меня недостойной своего общества, о несравненный Повелитель Кошмаров.
Он издал короткий смешок: приятный, мелодичный – и пробиравший ужасом до костей.
– Дитя, обученное столь изысканным манерам – редкость в это время. Уже ради подобной диковинки стоило выбраться в услужливо распахнутую дверь из моего мира. Чего же ради ты пошла на подобный риск, леди Элайза Форбиден? Спрашивай то, что хотела спросить.
…он не был частью этого мира. Никогда не мог бы ею стать. Даже здешнему свету не суждено было его коснуться. И за то, что я его вижу, должно быть, мне стоило благодарить светила его мира, каким-то образом даже здесь озарявшие его лицо.