На вершине белого плоского камня сидел падальщик. Повернув голову с длинным, отливающим угольным блеском клювом, он наблюдал за копошением эльфов на перевале. Эридан пригляделся к светящимся птичьим контурам, но налетевший порыв бросил в лицо щепотку колющего снега, и пришлось зажмуриться, чтобы сберечь зрение.

— Зачем тебе быть таким, как я?

Свистел свирепый ветер. Руки и ноги немели от лютой стужи.

Юнец признался с каким-то надрывом:

— Вы сильный и смелый. Лучший мастер меча, какого я видел! Враги трепещут перед вами!

— Хочешь быть таким же? — Равнодушный голос темного искусно скрывал любые отблески его эмоций.

— Да. Тогда бы я покарал недругов своего народа и принес на нашу землю мир! — Выпалил светлый и поежился.

Еще бы он этого не хотел. С появлением в приюте изгнанника этого захотели все мальчишки и юноши, восхитившиеся стойкостью и несокрушимой волей воина, низринутого, казалось бы, на самое дно. Маршал не покорился судьбе, не сломался под сокрушительным ударом рока, не ожесточился против мира, бросившего его на край неминуемой гибели.

Габриэл предполагал, что может не вернуться с перевала: он едва оправился от тяжелых ран, все еще носил под льняной рубахой тугую повязку, стягивающую ребра, переломанную левую руку держал в твердых пластинах и бинтах, а искромсанная правая ладонь нередко отказывалась ему повиноваться. Эридан скосил глаза — наверняка, рана под правой перчаткой сейчас открылась и кровоточит. Но Габриэл не отступил — пошел сам и повел за собой остальных.

— Не только пламя войны ваяет мир, — меж тем не согласился шерл.

Эридан вздохнул и хотел сказать «а иначе — мир будет недолговечен и шаток», но заметил в пелене рассвета друга (к ним шагал Лекс) и промолчал.

— Полежи немного. Скоро возвращаемся, — воин хотел идти, но Эридан вдруг схватил его за длинный рукав полукафтанья и прошептал:

— Не говорите Арианне.

Темный эльф дернул правой бровью, но снежное лицо осталось каменным.

— Предлагаешь солгать твоей сестре?

— Нет, — замотал ученик чародея, — не солгать. Промолчать.

— Рано или поздно она узнает.

— Я сам ей скажу. Обещаю.

Габриэл улыбнулся и медленно кивнул.

Погребальный костер горел ярко, дымил густо. Поверженный легион тлел в голодном огне и над Речной Чашей плыли ало-черные тучи пыли и праха. Душный смог провисел над перевалом до рассвета, и только утренний ветер разогнал его горькую до слез гарь.