— На чем я остановился? Ах, да, Кэллиана казнили. С ним в Арву Антре отослали еще троих маршалов и десять командоров. Остальные, слышал, присягнули и заняли места подле короля, как будущие полководцы.

Хилый снова икнул. Белоснежная рубаха жгла его глаза. Он схватил кувшин кваса и осушил. В голове полукровки не укладывалось, что заставило темного эльфа надеть белое — цвет его кровных врагов.

Меж тем лицо Габриэла было непроницаемо холодно — о чем он думал и что чувствовал — оставалось секретом. Через минуту он подал голос:

— Брегону не хватило бы воли, коварства и ума сотворить все это в одиночку. Ему кто-то помог. Кто-то надоумил.

— О, да, мой лорд. Эта весть вам не понравится куда больше.

Габриэл прожег полукровку черными глазами и тот поспешил объясниться:

— В Мерэмедэль пришел незнакомец. Говорят, из темных, ваш сородич, но прежде его никогда не видели в королевстве. Он назвался Звездочет. Все деяния короля — шепот Звездочета, который он вложил в его разум черным колдовством. Он объявил наступивший год — Годом Созвездия Льва — годом великой борьбы и великих перемен. Армия наемников, доспехи из волшебного металла, поход против Теней Запада, говорят, все задумал — Звездочет.

— И Брегон ему доверяет?

— Как себе, мой лорд. — Печально кивнул полукровка. — Если раньше молодой король еще скрывал стремления завладеть Гелиополем, то после смерти отца уже не скрывает…

— Теобальд умер? — Ошеломленно распахнул глаза Габриэл.

— Да, господин. Вы не знали?

— Нет.

— Умер. Давно. Прошлой осенью.

— Значит, все же умер, — прошептал Габриэл, медленно склоняя голову. По черным волосам, забранным в хвост, побежали светлые искры. Ресницы стали влажными.

— В бессмертие ушел не один король, мой лорд. Все его советники, помощники и придворные были объявлены предателями и пособниками Белого Лебедя и казнены.

— Что? — Выдохнул Габриэл, вскидывая голову и впиваясь в полукровку ледяным, как касание смерти взглядом. — Советники?

— И их семьи тоже.

— Ты уверен?

— Уверен. Настолько же, насколько уверен в том, что за ночью придет день, а за ним — сумерки, — странно поклялся Хилый.

— Барон Малиус?